Банда потерпевших - Виталий Ерёмин

Ваня присел на краешек постели. Тихонько спросил:

– Что у тебя, мама?

Анна Дмитриевна улыбнулась:

– Ничего страшного. Просто сильный гипертонический криз. Это кто? – спросила она, показывая на меня глазами.

– Это Клава.

Ваня склонился к маме и тихонько сказал ей, что произошло. По мере того, как он говорил, глаза Анны Дмитриевны наполнялись ужасом. Зря он с ней поделился. Но и держать в неведении тоже было нельзя.

– Позвони отцу, – сказала Анна Дмитриевна и продиктовала номер мобильника.

– Мы заберем тебя, ты немного потерпи, – сказал Ваня.

Он сунул под подушку пачку тысячерублевок.

Анна Дмитриевна посматривала на меня. Пыталась разглядеть через грим мое истинное лицо.

– Ты знаешь, кто твой отец? – спросила она.

Я пожала плечами. Мне хотелось показать, что я буду заботиться о Ване.

– Сейчас поедем вставлять зубы, – прошептала я.

Мне показалось, что Анна Дмитриевна поняла.

Мы забылись, вышли из палаты обычным молодым шагом. Не ожидали, что в коридоре нас ждёт сюрприз. На диване сидел Корзун. Где он был до нашего прихода? В туалете? Мы моментально сменили походки. Это не ускользнуло от его внимания. Он впился в нас глазами, когда мы проходили мимо. Но так и остался сидеть, только начал что-то говорить в мобильник. Как хорошо, что эти уроды такие ленивые!

У выхода нас мог поджидать Шепель. Кому-то же звонил Корзун! Мы остановили лифт на втором этаже. Прошли по коридору в другой конец здания, спустились в приемный покой и вышли во двор, где стояла машина «скорой помощи». Ваня попросил водителя довезти нас до ближайшей автобусной остановки. Протянул сто долларов. Водитель пожал плечами.

– За такие деньги я вас и до метро подброшу.

Мы сели в салоне. Водитель понял, что имеет дело с какой-то странной парочкой. Но ему это было по барабану.

Вахтер открыл ворота. Мы выехали из клиники мимо знакомого «Мерседеса».

Те, кто убегает и скрывается, всегда имеет фору перед теми, кто ловит. Тьфу-тьфу, но и на этот раз мы эту фору использовали.

Мы освободились от грима. Потом поехали в стоматологию. Я усадила Ваню на диван и пошла договариваться с врачами. Я сказала, что плачу в тройном размере, если все будет сделано прямо сейчас. Хорошие деньги делают людей удивительно покладистыми. Через несколько минут Ваня уже сидел в кресле.

Четыре передних зуба были выбиты не полностью. На них были поставлены керамические коронки. Вся процедура заняла четыре часа.

На пути из стоматологии к метро зашли в церковь. Мне вдруг пришло в голову, что это неплохое место для обмена. Мы поставили свечи за здравие наших близких. Из дверцы с изображением Николая-угодника появился молодой священник. Я объяснила, что с нами произошло. Сказала, что мне надо обменять подругу на выкуп, но я боюсь, что меня обманут.

Чтобы наш разговор не превратился в диспут на тему, может ли церковь помогать людям в таких случаях, протянула священнику пачку денег. Пятьсот тысяч.

– Это на нужды вашей церкви.

Священник раздумывал недолго.

– Хорошо, церковь поможет вам, – пообещал он, спрятав деньги под рясой.

Вечером мы с Ваней снова сидим за празднично накрытым столом. Горят свечи. Мы пьем сухое вино. Не хватает музыки. Я сажусь за рояль. Ваня смотрит на меня с восхищением. Я тоже любуюсь им. Без бороды и усов он гораздо лучше. Он изредка уходит в ванную и тут же возвращается. По-моему, смотрится в зеркало. После того, как ему вставили зубы, он чувствует себя другим человеком. Он тоже мне благодарен. А я чувствую, что хоть чем-то отплатила ему за свое спасение.

Я рассказываю Ване о своей жизни. Можно сказать, исповедаюсь. У меня плохой характер. По моим наблюдениям, все, кто воспитывался без отцов, страдают разными комплексами.

Откровенность за откровенность, Ваня признался, что многое бы дал раньше за то, чтобы жить с отцом. Согласен был даже на то, что отец будет бить его ремнем.

Вот, оказывается, какие могут быть мечты.

У нас с Ваней много общего. Мы оба – потерпевшие. Мы связаны тем, что нам надо как-то уцелеть, помочь нашим мамам, помочь Эле. А потом… Не хочется заглядывать далеко. Хочется жить сегодняшним днём.

Я хочу, чтобы Ваня прикоснулся ко мне. По тому, как подрагивают его руки, я догадываюсь, что он думает о том же самом. Но нужен момент. В таких случаях помогает музыка. Я снова сажусь за рояль, играю самую любимую мелодию. Ваня подходит, становится сзади. Я делаю последние аккорды.

– Как это называется? – спрашивает Ваня, голос его подрагивает.

– Грёзы любви».

Я спрашиваю откровенно:

– Это у нас свидание?

Ваня молчит. Вот увалень! Я откидываю голову назад, прикасаюсь к нему головой. Наконец, он смелеет, кладет руки мне на плечи. Я прижимаюсь к нему. Он склоняется ко мне. Его лицо пылает. Я встаю. Он обнимает меня сильными руками. Мы долго целуемся, пока не чувствуем, что нам этого мало. Мы ложимся и раздеваем друг друга. Только не так суетливо, как это делают в кино, а медленно, не спеша. Мне это доставляет удовольствие. А Ваня, по-моему, не торопится, потому что робеет. Он целуется, как начинающий. Но он так нежен…

У нас всё получилось с первой попытки. У Вани классные ягодицы, твердые, как дерево. Мне так хорошо, что я плачу. Ваня утешает меня поцелуями. Он думает, что я о чем-то жалею.

Я закуриваю сигарету и шепчу ему на ухо, будто нас могут подслушать:

– Я буду любить тебя, пока смерть не разлучит нас, и тогда мы соединимся навеки.

Это из какой-то пьесы, точно уже не помню. Но это про меня, про то, что я чувствую сейчас.

Потом мы пьем чай. Я рассказываю о себе. В школе, чего скрывать, считалась абсолютной тупизной, пятерки были только по-английскому. Мама до сих пор считает, что я никуда не гожусь, разве что замуж. Но, по ее словам, мне нужен мужчина-комплект. Это когда у него уже всё есть.

Мое больное место – отец. Точнее, его отсутствие. В детстве я страшно этого стеснялась. Ожидая подруг, вешала на вешалку пальто умершего деда, ставила его туфли. Об этом знала только Эля, только потому, что жила этажом выше и приходила без приглашения. Подружка меня понимала, сама росла без отца. Только не так переживала по этому поводу.

Я жила, зная, что не нужна отцу. И все равно любила и люблю его. Не за что-то, а просто потому, что он – мой отец.

Позже звоню Кириллу, назначаю ему встречу возле церкви. Предупреждаю, чтобы даже не мечтал надуть нас. Не получится. Договариваемся на 12 дня. Неужели удастся освободить Эльку?! Она классная девчонка. Правда, редко говорит то, что думает. Но у меня тоже душа не на распашку… Время такое. Настоящей дружбы нет. Но мы Элькой все же подруги. По крайней мере, за себя я могу так сказать.