Фарландер - Кол Бьюкенен

Баржа остановилась, и набережная притихла. Шестьдесят весел замерли, роняя капли, над водой. Первым сошло на берег подразделение служек-алтарников, вооруженных копьями, мечами, а кое-кто и ружьем. Тяжелые кольчуги свисали до колен. Носить их в жару было пыткой, хотя воины-жрецы — как мужчины, так и женщины — не выдавали ни малейших признаков дискомфорта. Лица их скрывали маски, белые, невыразительные, лишенные каких-либо индивидуальных черт, если не считать таковыми смотровые и дыхательные отверстия. Поверх кольчуг алтарники носили белые форменные рясы из тонкого материала с закрывавшими голову капюшонами и вышитыми белой шелковой нитью узорами, которые отражали солнечный свет. Один из них, нарочный, тут же побежал в город — с известием для верховного жреца и губернатора. В обязанности последнего входила организация приема и присутствие на обеде в честь высоких гостей.

Врубившись в толпу с уверенностью фанатиков, рожденных и выросших для одной-единственной цели, алтарники раздвинули местных, образовав большой свободный круг. Далее всех оказавшихся вблизи круга заставили опуститься на колени. Примеру алтарников последовали местные помощники, одинаково грубо толкавшие на землю как детей, так и богатых торговцев. Закончилось тем, что на ногах остались только сами служители.

Следующими с баржи сошли двенадцать рабов, скованных золочеными цепями. Рабы несли тяжелый паланкин, на котором возлежали два священника. Алтарники тут же взяли их в тесное кольцо. Между тем собравшиеся, несколько сотен человек, покорно склонив голову, смотрели в землю или пытались хоть краешком глаза увидеть тех, кто причислял себя к существам божественного порядка. Но даже счастливчики узрели немногое: две фигуры с золотыми масками на лицах, выбритые до блеска головы... вот и все.

Прозвучала команда. Процессия тронулась с места, нарушив покой городских улиц стуком сапог по мостовой да короткими, отрывистыми приказами, которые подавал время от времени капитан стражи. Шедший во главе колонны молодой человек нес в вытянутой руке имперский стяг с изображением красной руки Манна. Маршировавшие по обе стороны от паланкина алтарники занимались главным образом тем, что без всяких церемоний швыряли на землю оказавшихся поблизости зевак.

— Оставьте их, капитан, — понизив голос, обратилась к командиру стражников Кира. — Если все будут лежать, мы не сможем посмотреть на них.

Капитан кивнул и передал соответствующее распоряжение.

Возлежавшие в паланкине священники — на обоих были те же, что и на стражниках, белые одежды — чувствовали себя вполне комфортно и время от времени отправляли в рот кусочки засушенных фруктов, просовывая их в узкую прорезь маски. Большего Киркусу сейчас и не дозволялось. Прошло два дня с тех пор, как они посетили предыдущий наталийский город, и теперь оба с нетерпением ожидали новых развлечений.

Первым нечто забавное обнаружил Киркус. Его внимание привлекла босая девушка с корзиной, продававшая палочки киша. Старая жрица заметила, как блеснули у внука глаза, и, наблюдая за ним, ждала, пока он не прокашлялся.

— Вон та. — Киркус указал на девушку пальцем.

Капитан махнул рукой, и отделившаяся от авангарда

группа быстро окружила ее. Корзина полетела на землю, сопротивляющуюся девушку схватили и отнесли в арьергард процессии. Те из горожан, что еще оставались на ногах и стали свидетелями случившегося, подняли шум. Некоторые даже попытались помочь несчастной, хотя другие и тянули смельчаков подальше от места событий ради их же собственного — и общего — блага.

В результате и одни и другие смогли только смотреть, как пленницу заковывают в цепи. Бедняжка плакала и оглядывалась по сторонам в надежде на поддержку и спасение. Хотя большинство уличного люда и смолчало, в глазах горожан читалась откровенная неприязнь и даже вызов, единственный доступный им протест. Но и это продолжалось недолго.

Теперь очередь была за Кирой. Щелкнув пальцами, она направила алтарников на враждебно настроенных подданных. Не прошло и минуты, как люди уже разбегались по все стороны, унося ноги от жестоких и беспощадных стражников, которые уже выхватили из толпы нескольких человек.

— Прекрасно, — усмехнулся Киркус. — Теперь ты всех распугала.

— Город большой, и улиц в нем много.

Она была права. Оставив охваченные тревогой и паникой улицы, процессия вступила в другие, спокойные кварталы. Новости, конечно, долетели уже и туда, потому что прохожих встречалось меньше, чем можно было ожидать, но большинство занималось своими привычными делами, сочтя, вероятно, угрозу преувеличенной или же просто не желая уступать страху. Никто, правда, уже не бросал в сторону гостей никаких взглядов, ни угрюмых, ни неприязненных.

— Ну что, дитя мое? Есть что-нибудь интересное?

Киркус покачал головой, продолжая тем не менее оценивающе оглядывать каждого, кто мог бы пробудить его любопытство.

— Я иногда спрашиваю себя, — задумчиво продолжала Кира, рассматривая захваченную девушку, которая шла теперь в хвосте колонны, — не утратили ли мы что-то, обретя Империю. По крайней мере, иногда мне так кажется. Ведь каждое приобретение есть потеря. И каждая потеря есть приобретение. Когда-то мы получали то, что хотели, иначе, кражей и обманом: похищали пьяных, возвращавшихся домой из пивных, задержавшихся дотемна беспризорников, неосторожных путников. То было давно. И мне почему-то нравилось больше.

Киркус слушал ее невнимательно, вполуха; его напряженный, цепкий взгляд скользил по лицам...

Процессия остановилась наконец посредине шумной рыночной площади. Киркус знал, что это и есть центр города. Где еще можно увидеть высоченную ржавую пику, поднимающуюся прямо из выложенной каменными плитами мостовой?

По-своему истолковав его молчание, старуха кивнула.

— Это придумал Мокаби, — начала она. — После падения города...

— Знаю...

Занятые своими делами, местные, казалось, не обращали на монумент никакого внимания. У основания памятника, там, где, наблюдая за толпой, несли службу караульные, лежали цветочные венки.

Во время Третьего Завоевания Скара-Брей был последним оплотом терпевших поражение наталийцев. Именно сюда после разгрома на поле брани устремилась с остатками войска Хано, юная королева и военный гений Наталя. Командующий Четвертой армией генерал Мокаби последовал за беглянкой, взял город в кольцо осады и потребовал открыть ворота, пригрозив в противном случае предать всех, жителей и военных, смерти. В ответ на это юная королева заявила подданным, что готова сдаться сама, но солдаты и городское население ее не отпустили. За что в итоге и поплатились жизнью.

Когда Четвертая армия, понеся тяжелые потери, взяла наконец Скара-Брей, генерал Мокаби устроил праздник в честь победителей, пожертвовавших столь многим в этой трудной кампании. Во-первых, он превратил город в огромный бордель, убивая всех, кому не нашлось в нем соответствующего места. Затем, осененный, несомненно, свыше, он распорядился собрать доспехи павших за время осады солдат, переплавить их и выковать огромную пику. К этой пике — длина ее достигала сотни шагов — прикрепили бетонное основание, после чего положили конструкцию на городской площади для всеобщего обозрения.