Фарландер - Кол Бьюкенен

— Как пожелаете, — ответил с поклоном капитан.

И процессия продолжила путь.

— Мне скучно, — объявил, не обращаясь ни к кому в отдельности, Киркус.

Будучи формально всего лишь гостем, молодой священник сидел во главе стола, где хлестал крепкое сератианское вино с такой неумеренностью, словно это была обычная вода.

— Не обращайте на него внимания, — посоветовала Кира, слегка поворачиваясь к хозяину дома. — Он просто пьян.

Белиас, верховный жрец города и, следовательно, его управитель, сдержанно — и несколько нервно — улыбнулся и в очередной раз промокнул платком взмокшую лысину. Этим вечером он определенно чувствовал себя не в своей тарелке, что было довольно странно, поскольку обедали они в банкетном зале его собственного особняка, где ему выпала честь принимать гостей из далекого Коса, столицы Священной империи Манна. Возможно, все дело было в старухе жрице, почти не сводившей с него глаз, в которых пряталось что-то невысказанное.

Поскорее бы закончили, удалились в отведенные им комнаты да и улеглись. Ему еще нужно было поговорить с помощниками, узнать, вняли ли горожане предупреждению о введенном поспешно комендантском часе. Но последние два часа он, словно в западне, просидел за обеденным столом, делая вид, что внимает речам старухи, глядя, как они пожирают его еду и пьют его вино, и пытаясь поторопить их посредством нехитрой молитвы. Должны же они когда-нибудь насытиться?

Рядом с Белиасом молча сидела его пышка жена. В лучших заморских шелках, выставив напоказ драгоценности, которые подошли бы и королеве. По крайней мере, провинциальной королеве. Вот она снова бросила робкий взгляд на симпатичного молодого священника, восседавшего, будто настоящий король, во главе длинного стола, и Киркус снова демонстративно проигнорировал посланный ею сигнал. Белиас тоже сделал вид, что ничего не замечает. Тот факт, что супруга флиртует с гостем, нисколько его не удивил. Ее всегда тянуло к тем, кто наделен властью, — собственно, поэтому она и вышла за него.

Белиас взглянул на свою дочь, Рианну, сидевшую напротив. Именно к ней он обычно обращался за поддержкой. Она шептала что-то жениху, бывшему на десять лет старше. Жених, предприниматель из патрициев, уже давно сложил приборы и теперь наблюдал за тремя священниками с плохо скрытым недоверием.

Компания, что и говорить, веселая. Обедали молча, под стук дождя по мозаичным стеклам окон, шум ветра, хруст пережевываемой пищи, постукивание приборов о тарелки да редкие вежливые реплики. Время от времени со двора доносились голоса рабов.

О событиях на улицах Скара-Брей Белиасу еще до обеда доложил канцлер. Отчасти поэтому он так сильно потел и демонстрировал интерес к давно остывшему блюду. Судя по всему, город уже охватили волнения. Люди потребовали возвратить любимых и близких и, не получив ответа, возжаждали крови. Эти внезапные, выказанные публично проявления гнева сильно тревожили губернатора, хорошо понимавшего наталийцев и знавшего, сколь легко подтолкнуть их к открытому восстанию. В конце концов, он и сам был наталийцем.

— Хорошо ли вы себя чувствуете, первосвященник? — участливо осведомилась Кира. Впрочем, как подозревал Белиас, любое проявление внимания и доброты со стороны этой женщины было притворным, а сама она напоминала ему кошку, играющую с мышкой. Он постарался собраться. Как-никак, мерзкая старуха была матерью Святейшего Матриарха, а развалившийся во главе стола невежа не кем иным, как единственным сыном Матриарха и самым вероятным наследником трона. Есть от чего свихнуться простому провинциальному священнику.

— Да, все в порядке, — услышал он собственный голос. — Я только хотел спросить... э... зачем вам понадобилось сегодня так много новых рабов?

Поднеся к губам кубок, жрица сделала глоток и пристально посмотрела на Белиаса. Чмокнула губами.

— Моему олуху внуку в скором времени проходить посвящение, — объяснила она скрипучим, как старая лестница, голосом. — Мы собираем все, что требуется для ритуала, останавливаемся тут и там, навещаем разные города. За последний год мы добились большого прогресса. Вы ведь и сами, будучи первосвященником, наверняка совершали паломничество. — Она подняла хрустальный кубок, словно пытаясь отыскать в нем какой-то изъян, но Белиас видел — старуха наблюдает за ним.

Он кивнул, глуповато улыбнулся, но так и не ответил. Никакого паломничества, конечно, не было, но признаваться в этом Белиас не собирался. Традиционно такие предприятия обходились очень и очень недешево, поскольку требовали участия во всевозможных оргиях и ритуальных прегрешениях, чего наверняка не выдержало бы его и без того слабое сердце. В общем, он так и не собрался.

— Понимаю, — сказала Кира, и улыбка сползла с лица губернатора. Что она поняла? Он не знал, но сердце задергалось быстрее.

Белиас сунул в рот сладкую фруктовую дольку, маскируя этим жестом волнение, но проглотить его не смог и закашлялся.

Дочь протянула кубок с водой. На ее лбу пролегла морщинка беспокойства, и Белиас, опустошив кубок до дна, благодарно улыбнулся. Рианна пришла на обед в простом зеленом платье, хорошо сочетавшемся с ее рыжими волосами и пошитом таким образом, чтобы скрыть печать на шее, которую она носила по настоянию отца. Ранее Белиас уже упрекнул дочь за то, что она прячет печать, от которой в таком случае нет никакой пользы. Но Рианна так и не смогла в полной мере понять все риски, проистекающие из того факта, что она — дочь первосвященника. В глубине души губернатор надеялся, что дочь никогда этого не поймет.

Сейчас, поймав ее ответную улыбку, он пожалел о тех резких словах. Конечно, она уже простила его. Как всегда.

Оставалось радоваться хотя бы тому, что гости не повернули разговор к вопросам доктрины и ритуала. Белиас всегда старался оградить Рианну от темного начала этой религии, ее секретов и тайных обрядов. Невинность дочери была, пожалуй, единственным лучом света в его унылой жизни.

— Вы только посмотрите на него! — Старуха полушутя погрозила внуку пальцем. Губернатор вздрогнул. — Налакался так, что вот-вот лопнет, а все жалуется, что ему, видите ли, скучно. За последние двенадцать лун этот балбес прошел всю империю, видел то, что доступно лишь избранным. Другой на его месте гордился бы, а он лишь требует новых впечатлений да ноет, как избалованный мальчишка.

Киркус громко рыгнул.

«Нет повелителя, кроме себя самого», — мысленно процитировал Белиас, краем глаза наблюдая за развалившимся на стуле пьяным юнцом. Неужто такому и впрямь определено стать следующим лидером веры и владыкой Империи, раскинувшейся на два континента и включавшей в себя по меньшей мере сорок разных народов?

В отличие от большинства соотечественников, готовых, будь такая возможность, насмерть сражаться за независимость, губернатор называл себя реалистом. Именно эту свою черту он считал самой важной в жизни, и именно ее, как ни прискорбно, недоставало наталийцам, за исключением, может быть, торговцев, у которых на первом месте всегда стояли деловые интересы.

Много лет назад, когда имперская армия впервые подошла к границам Наталя, а потом, почти без задержки, проследовала дальше, Белиас верно распознал в грядущей оккупации ее истинную суть — неотвратимость. После того как войска королевы Хано были окончательно разбиты на улицах обреченного города, который Белиас предусмотрительно покинул, бежав с супругой и ребенком в фамильное поместье, амбициозный молодой политик благоразумно перешел на сторону победителей. В скором времени, не видя иного пути для продвижения наверх при новом порядке, он стал — надо же! — жрецом Манна. Решение было продиктовано исключительно прагматическими соображениями. Все, что от него требовалось, — это провести три года в новом храмовом комплексе в Серате, открытом специально для подготовки провинциалов, пожелавших получить мантию ордена, и пройти мистический ритуал Кулл, последнюю стадию посвящения в веру Манна.