Татуированные души - Аврора Гитри

— Сначала мне в «Розовой леди» действительно пришлось несладко. Особенно из-за одной девушки, Ньям. Она возненавидела меня. Я была новенькая. Я была моложе. А главное, я была девственницей. Все это делало меня соперницей, которую следовало поставить на место. Старуха, правда, защищала меня, как могла. Да и остальные девушки сразу отнеслись ко мне по-товарищески. В конечном итоге теперь я предпочитаю работать в «Розовой леди», чем вкалывать на мианой. По крайней мере, почти все мои деньги остаются при мне, у меня есть жилье… Да и кто знает? Может быть, я найду богатого мужика, и он вытащит меня оттуда, накупит мне красивых вещей.

К ней вернулась лукавая улыбка. Передо мной снова сидит Нет, гордая и пылкая. Я ощущаю всю силу ее характера. Неизмеримую силу. Она победила все превратности судьбы. Без каких-либо видимых потерь.

— Джонс — подходящий вариант, — продолжает она, выпячивая грудь. — У него хорошее положение, он холостой, и в последнее время все чаще встречается со мной. Придет день, и он не захочет, чтобы я уходила. И я стану хозяйкой дома. Вот тогда берегись, Мартенша! Развалюсь на краю бассейна, и пусть сравнивает свою сморщенную кожу с моим гладким телом.

Нет мечтает. Говоря вслух о своих честолюбивых помыслах, она как будто воплощает их в жизнь.

Я уже вижу, как она бродит по кемпаунду в ярком купальнике, как белая леди. Как она купается без майки. Как мелькают ее руки в бирюзовой воде бассейна под раздосадованными взглядами хозяек соседних домов. От ее движений в ритме брасса образуются маленькие волны. Я так хорошо представляю себе жизнь, к которой она стремится. Жизнь, уже ставшую для меня ее будущим.

— Как только устроюсь, займусь тобой. Уговорю Джека отдать тебе комнату для гостей. Будешь жить вместе с нами, подальше от брата…

Я уже ничего не слышу. Упоминание о брате быстро кладет конец бессмысленным грезам. Я смотрю на часы над холодильником. Шесть часов. Мне остается всего тридцать минут. А я еще не приготовил ужин хозяину.

Близится ночь, предвестница бед.

Я режу лук. Четкими, быстрыми движениями. Разбиваю яйца, достаю из пластикового пакета цыпленка.

Его надо разделать.

Это самое долгое.

Особенно когда цыпленок такой маленький, с острыми косточками, — мясо приходиться снимать ножом.

— Давай помогу тебе, — шепчет Нет, беря в руки нож.

Я обезоружен. Я чувствую по точности надрезов, что она не в первый раз разделывает птицу.

Я быстро прихожу в себя и возвращаюсь к работе. Я уже не так нервничаю. Меня успокаивает запах перечной мяты, который смешивается с еще более сильным ароматом ее черных, как смоль, волос. Фруктовым ароматом. Меня успокаивает тишина, нарушаемая моими любимыми звуками: звуками кухни. Стуком ножей, шипением жира, пыхтением риса в скороварке.

В течение нескольких минут — ах, как бы я хотел, чтобы они длились вечно, — я ощущаю сладкий вкус тихого счастья. Я даже чувствую, как на моих губах появляется улыбка. Я спрашиваю себя, смогу ли вынести груз блаженства, если пророчество Нет исполнится и она переедет жить к Джонсу.

Не думаю.

Честно говоря, мне кажется, что я умру от радости.

В пятнадцать минут седьмого мы с Нет выходим из дома. Пока я заканчивал кхао пхат, она поднялась в спальню. Вернувшись, сказала, что нашла свой браслет там, где его оставила, на комоде. На одну секунду, точно так же, как и тогда, у ворот, мне кажется, что она лжет. Нашла предлог, чтобы обворовать господина и свалить все на меня… Нет. Такое невозможно после ее исповеди. После того, как она открыла мне свою душу, после того, как коснулась руками шершавой кожи цыпленка, не продержавшегося и десяти секунд перед лицом смерти. Нет не может так поступить со мной.

Успокоив себя, я беру сумку с рыбой для Нок и запираю за нами дверь. Начинает темнеть, воздух мягок. Солнце окрасило небо в кровавый сиреневый цвет. Листва деревьев колеблется от вздохов поднимающегося ветра. И этот спокойный переход дня в ночь нарушается рычанием умирающей машины, которая кашляет клубами черного дыма.

— Спасибо большое. Я сам донесу чемоданы. Все нормально.

Громкий незнакомый голос раздается в большом внутреннем дворе кемпаунда. Иностранец, который говорит по-английски со странным акцентом. Нет уже нацелилась на него взглядом.

— Ты видел? Это, наверное, француз, который заселится в дом Даниэлей, — бросает она, в возбуждении от великой новости. — М-м-м… А он ничего.

Я вижу только какого-то человека, пытающегося поднять чемоданы. Тяжелые, насколько можно судить отсюда. Странно, что он отказался от помощи шофера, тем более что на вид он не очень-то сильный.

— Я помогу ему, — говорю я, не раздумывая, и доверяю свою хозяйственную сумку подруге.

— Я с тобой, — кричит Нет радостно, ухватившись за предлог подойти поближе к незнакомцу.

Я рысцой пересекаю кемпаунд и бросаюсь к самому большому, красному чемодану. Когда я добегаю до него, меня пугает свет внезапно зажегшихся фонарей. Похожих на прожектора.

— Здравствуйте, сударь. Я донесу ваш багаж до дома.

Я не спрашиваю, куда нужно доставить вещи. Я даже не спрашиваю, хочет ли он, чтобы я ему помог. Не глядя на него, я берусь за ручку чемодана, вынуждая незнакомца ее выпустить. У него длинные пальцы. Не такие широкие, как у Джонса, но зато мохнатые. С густым золотистым пушком.

У нас, тайцев, тело гладкое. Его делает таким солнце, живущее у нас внутри. Даже я, луук крунг[20], не унаследовал шерсть белых. Они подарили мне лишь молочный оттенок кожи, превратив мою жизнь в ад. К тому же волосы на голове и редкая щетина на подбородке никогда не бывают у нас желтыми. Они всегда черные, как устричный соус, придающий остроту нашим блюдам.

— Здравствуйте, меня зовут Нет. Добро пожаловать в Махатлек, — певуче произносит моя подруга, подходя к фарангу.

— Очень приятно, Оливье, — отвечает иностранец, окончательно отпуская ручку чемодана.

Я, по-прежнему не поднимая головы, собираю все силы для того, чтобы приподнять свою ношу. Теперь я понимаю, почему незнакомцу было так трудно. Чемодан весом со слона вырывает у меня приглушенный стон. Почему фаранги всегда возят с собой столько багажа?

— Оставьте! Я сам донесу, — восклицает француз, пытаясь удержать мою руку.

Но я оказываюсь проворнее. Я уже бегу в своих шлепках к дому с закрытыми ставнями и буквально через пару минут ставлю груз у порога. Гордясь скромным подвигом, я незаметно расправляю руки и спину, онемевшие во время претворения моей затеи в жизнь. Я слышу за собой стук каблуков Нет и ее приближающийся высокий голосок. Ее щебет, словно чириканье птички, которая будет меня по утрам, напоминает мне о долге: мое проклятие ждет меня. Я оборачиваюсь и едва не падаю.