Живые тридцать сребреников - Петр Ингвин

Развитием тела и души Мира занималась, но не усердствовала сверх меры. К удовольствию Сергея, она следовала правилу «Всегда оставайся собой. Как вода». Хорошее правило. Если бы партнерша круто поменяла себя даже в некую лучшую сторону, она бы перестала быть собой. А он любил именно такую.

Дни утекали, как вода из принципов — в широтах жилого пояса Калимагадана этический свод выглядел, прямо скажем, глуповато. «Действуй сам, и заставишь действовать других. Как вода». «Преграды, что встают на пути, усиливают тебя. Как воду». Смешно. При колебании от сорока до семидесяти ниже нуля увидеть воду жидкой в природных условиях — это надо постараться. Детям приходилось сначала показывать видео. Не будешь же этический свод демонстрировать на примере унитаза или душа — в водных принципах речь о высоком, и показ на примере сантехники станет глумлением. В подледных поселках кое-где имелись холодные озерца со стоячей водой, которая не портилась и не замерзала, на севере из-подо льда били горячие источники, а где-то далеко на юге на глубине многих километров существовало недоступное соленое море, но все это, скорее, нарушало принципы, чем подтверждало: превратиться в болото и загнить вода ледников не смогла бы и за миллион лет. «Остановка ведет к забвению, как воду»? Ну-ну. Авторов милости просим в гости.

Учеба поглощала почти все свободное время, а немногое оставшееся Сергей и Мира направляли на самосовершенствование. Живя вместе, они продолжали стесняться друг друга, по дому ходили одетыми, в постель ложились не оборачиваясь и только при выключенном освещении.

Иногда рука Миры находила его руку и благодарно сжимала. Этими моментами он жил.

Дни летели, триместр заканчивался. Среди одноклассников вновь появилось напряжение, у прежде невинных фраз — многозначительность, в переглядывании ощущались намеки и нервозность.

Ко второму партнерству готовились более осмысленно, отныне руководствуясь не только желаниями, но и опытом. Совместное проживание — нечто вроде длительного полета. Сейчас даже представить трудно, что творилось на отправившихся покорять звезды кораблях первой волны. С ковчегами проще, там населения хватало, и те, кто не лежал в анабиозе, устав от кого-то, компанию и обстановку могли сменить. Ныне к звездам новые шлюзы тащили через пространство только автоматические буксиры — ни один современный человек такого путешествия не выдержит, ни одиночка, ни в партнерстве, ни семейный.

Первое, так странно закончившееся для Сергея и Миры, распределение проходило в торжественной обстановке, с речью учителя и поздравлением, а процедура второго отличалась от церемониально-возвышенного первого и оказалась более романтической: те, кто определился, брали друг друга за руки и говорили в монитор одновременное «Да». Оставшимся, как и в первый раз, помогал компьютер: они вписывали имена, далее — по старой схеме. С каждым новом партнерством компьютер становился все более ненужным, люди учились находить друг друга самостоятельно. Если какой-то человек не нравился неопределившимся и в качестве кандидатуры его рассматривать не хотелось, таких заносили черный список. Комиссия по здоровью имела право вето в отношении черного списка, но еще не бывало случая, чтобы рекомендация нарушила чьи-то планы. Ко второму партнерству каждый твердо знал, чего хочет, и, главное, часто уже понимал, чего не хочет.

Этот день приближался. Вик по-прежнему не желал общаться с парой, чье «счастье» резало его по живому.

Утро нового выбора напомнило о себе новым звонком: будильник исполнил бравурный марш, тот плавно перешел в умиротворяющую мелодию. На стенах опять забрезжил рассвет. Намек? Дескать, заря новых отношений, оставьте прошлое в прошлом, настало время перемен.

Утро всегда начиналось одинаково: Сергей и Мира свешивали ноги каждый на свою сторону и одевались спиной друг к другу. Сегодня рядом с Сергеем произошло неожиданное движение, странное и непривычное, оно заставило оглянуться — непроизвольно, впервые за много-много дней, когда он заставлял себя сдерживаться. Не смотреть было невыносимо, а смотреть не позволяла совесть, пусть даже Мира не узнала бы, что один из них подглядывает. Она же не поглядывала.

В последнем он не мог быть уверен, поскольку не видел. Но у нее не было мотива оборачиваться. А у него был. К общему сожалению.

— Спасибо тебе, — сказала Мира, вновь забравшаяся в постель с ногами. — Прости за все. Когда придет время, я опять выберу тебя. Даже если твое отношение ко мне изменится. Обещаю. Мне было хорошо с тобой.

«А без Вика плохо», — вбросило гнусное подсознание.

Добавить оно ничего не успело: девичьи локти и колени проделали краткий путь до места, где их ждали и не верили, и Сергея обожгло сверху донизу. Губы припечатало сухой горячей влагой. Да-да, именно так, сухой, но влагой.

Его обняли, и он обнял. Его целовали, и он не отставал. На нем лежали, он не возражал и охватившими руками вдавливал еще сильнее, в себя, до треска ребер, чтобы горькая сладость невероятного излилась благодатью — пусть украденной у другого, но заслуженной долгой мукой. Сознание спряталось, поняв, что ему не рады, эмоции росли снежным комом и подстрекали события, которые не имели права произойти. Или имели? Между партнерами такое должно быть нормой. С другой стороны, можно ли назвать Сергея и Миру партнерами, если глядеть в суть?

Ситуация зависла, как летящий булыжник в остановившемся кадре: едва запустишь видео, камень-картинка однозначно продолжит полет по горизонтали, а реальный грохнется наземь. С природой не поспоришь.

Сергей не хотел спорить с природой. Но он был не один, а Мира напоминала такой же стоп-кадр с прыгуном в воду: уже оттолкнулась от доски, но вниз еще не долетела. Застыла в воздухе. Чувствовалась, что ее телу хотелось лететь, но тогда обязательна встреча с водой, а разум сопротивлялся. Или не разум. Никому не ведомо, что отвечает за сопротивление у девушек.

— Не надо, — тихо прошелестело над ухом Сергея.

Нет так нет. А в качестве контраргумента можно вспомнить тактику великих стратегов: не получается бороться с проблемой — не обращай на нее внимания. Сергей произнес:

— Тебе тоже спасибо. За выбор в мою пользу и за то, что терпела.

— Нет-нет, я лишь все портила. — Мира обняла его крепче. В районе шеи, где щекотало волосами и опаляло чужим дыханием, раздался едва слышный всхлип. — Со мной ты как в тюрьме, это не жизнь, а существование, которое с другой могло быть праздником.

Пора вставать, но Сергей не хотел расцеплять руки. Для этого существовал единственный путь: говорить. Нести трогательную или умную чушь, такую, чтобы растопила душу и разорвала сердце. Пока уши работают, Мира останется в его объятиях. И снизошло вдохновение, слова потекли, словно их годами собирали, будто драгоценности, и нанизывали на цепочку:

— Я благодарен жизни, что дала мне тебя и возможность быть рядом. И за то, что заставила представить, что я это чем-то заслужил. Также спасибо ей за то, что позволила безобразно влюбиться, и не просто влюбиться, а влюбиться именно в тебя. И познать счастье. Великое. Невероятное. Простое человеческое счастье быть рядом. Спасибо, жизнь, в ответ я тоже сделаю что-нибудь, например, проживу отпущенное достойно. Жизнь, поверь, тебе не будет стыдно за протеже. И еще — из любой тюрьмы можно убежать. Порвать с учебой и окружением, разувериться в идеалах и нагромождении глупостей, которые выдают за мудрость, переехать на другую планету, а то и сменить звездную систему… Но если убегать из тюрьмы не хочется, то вопрос: тюрьма ли это?