Грюнвальдская битва - Ян Длугош

как стенами над валом, и громит бомбардами; непрерывной стрельбой из них был убит командор и староста замка. Магистр же Пруссии, предвидя, что замок Быдгощь будет взят, посылает к Владиславу князя Конрада Олесницкого; магистр требует, чтобы король снял осаду и предлагает передать замок Быдгощь в руки Венцеслава, короля Чехии, согласившись на его посредничество.[146] Когда посланец изложил содержание своего поручения в субботу, назавтра после дня святого Франциска, (4/X) ему был дан ответ: «Если магистр пообещает осуществить на деле такую же передачу Добжинской земли и ее замков в руки упомянутого короля Венцеслава, то король не отказывается снять осаду».

Осаждая этот замок, король стоял со своим войском в течение восьми дней в бору,[147] а на восьмой день он завоевывает замок силой оружия и, восстановив разрушенное в нем, отдает в держание Мацею из Лабышина, воеводе брестскому.[148]

Между тем в дни осады прусский магистр приказал своим людям собраться в окрестностях Свеця. Узнав об этом, король Владислав послал туда несколько хоругвей своих людей; узнав об их прибытии, прусский отряд обращается в бегство, и королевское войско овладевает всеми оставленными шатрами и захватывает добычу — много вражеского оружия.

В раздражении от столь многих и жестоких обид со стороны крестоносцев, Владислав, король польский, пишет разным католическим королям и государям нарочитые послания насчет своих обид; образец этих посланий мы приводим немного ниже.[149]

Между тем князь литовский Александр-Витовт в эти дни посылает к королю Польши Владиславу Якова Глиняного из Люблина, своего нотария, тайно уведомляя его светлость, что в данное время он никак не может прийти на помощь королю со своим войском. Князь просит и умоляет не гневаться на него за это и советует заключить перемирие с врагами до будущего лета, чтобы он (князь), распорядившись тем временем обо всем для войны, мог прибыть к королю на помощь с большой силой, а также лучше снабженный и подготовленный в отношении воинского снаряжения.

ВЛАДИСЛАВ, КОРОЛЬ ПОЛЬШИ, ПОДДАВШИСЬ УГОВОРАМ ПОСЛОВ ВЕНЦЕСЛАВА, КОРОЛЯ РИМЛЯН И ЧЕХИИ, А ТАКЖЕ СВОИХ СОВЕТНИКОВ, ЗАКЛЮЧАЕТ ПЕРЕМИРИЕ С КРЕСТОНОСЦАМИ ДО ДНЯ СВЯТОГО ИОАННА КРЕСТИТЕЛЯ И СОГЛАШАЕТСЯ НА ТРЕТЕЙСКОЕ РЕШЕНИЕ КОРОЛЯ ЧЕХИИ.

После завоевания замка Быдгощи Владислав, король польский, стал обсуждать со своими советниками, что ему полезнее сделать. Большинство советников полагало, что надлежит поступать так: пусть король Владислав, собрав какое может сильное войско, вступит в Померанскую землю и опустошит ее огнем и мечом; другие же считали более полезным, заключив перемирие, возвратиться и возобновить войну будущим летом, имея в виду, что столь большое войско никак не сможет перенести суровости зимы в походе. Между тем прибыли послы Венцеслава, короля римлян и Чехии,[150] именно Конрад Старый, князь олесницкий,[151] и Енко, староста свидницкий и вратиславский,[152] и от его имени просят короля Владислава прекратить войну, согласившись на сохранение мира до праздника святого Иоанна Крестителя; (24/VI) в качестве третейского судьи послы предлагают самого короля Венцеслава; он-де справедливо рассудит все разногласия, возникшие между королем и магистром; затем они просят короля направить к воскресенью на первой неделе великого поста (9/II/1410) в Прагу своих послов с полным наказом для получения третейского решения. Итак, склонившись на просьбы упомянутых послов короля римлян и поддавшись настояниям своих советников, Владислав, король польский, подписывает и утверждает перемирие с крестоносцами сроком до захода солнца в день святого Иоанна Крестителя (24/VI)[153] и соглашается принять воскресенье на первой неделе великого поста как срок для обсуждения и заключения вечного мира при посредничестве короля римлян. Принимая во внимание силы войска, которым предводительствовал король, заключение этого перемирия казалось постыдным, но оно отвечало обстоятельствам. Однако королевские советники не могли избежать тяжких оскорблений и брани от простого народа за то, что устроили это перемирие будто бы подкупленные золотом крестоносцев. Они склонились, однако, к умеренности не из страха и не в силу подкупа, а из осторожности, хотя некоторые и порицали их решение как трусливое и вызванное подкупом.

ЖАЛОБА ВЛАДИСЛАВА, КОРОЛЯ ПОЛЬСКОГО, НА КРЕСТОНОСЦЕВ ПРУССИИ, ОБНАРОДОВАННАЯ ЧЕРЕЗ ЕГО ПОСЛАНИЯ ВО ВСЕОБЩЕЕ СВЕДЕНИЕ.

«Владислав, божией милостью король Польши, верховный князь Литвы, наследственный владетель Поморья и государь и наследственный владетель Руси[154] и проч. Праведный боже, сильный судия, благой сердцеведец, призываю и молю тебя, не попусти меня погрешить в провозглашении постигающих меня бедствий или обличить что-либо вопреки истине! Итак, узнайте, слушайте и внемлите все и каждый, короли и государи как духовные, так и светские, графы, бароны, вельможи, рыцари, городские общины и прочие, и все, кто населяет землю, исповедующие святую католическую веру. Подобно тому как в обстоятельствах, которые возникают и случаются между нами и братьями-крестоносцами Пруссии, нет у них никакого чувства уважения к нам, в силу чего они терзают и подвергают оскорблениям терпение наше, которое мы должны были миролюбиво сохранять по завету царя нашего Иисуса Христа, прикрываясь утверждениями, что и сами мы лишены его. Так, хотя они были связаны с нами прочнейшим мирным договором и крепкими грамотами и была надежда, что по крайней мере договор ни в коем случае не будет нарушаться, все же они, вопреки этому скрепленному таким образом договору, под видимостью притворной дружбы несправедливыми обвинениями и сочиненными выдумками опорочили нашу невинность пред лицом некоторых государей и многих почтенных людей. Они предательски утверждали, будто в наше время и при князе литовском Александре-Витовте вера католическая якобы мало укрепилась крещением нашего литовского народа, так как никто-де из нашего народа не был нами обращен и привлечен к вере христовой; люди же русской веры, крещенные нами, под видимостью веры католической тайно и скрытно держатся своего вероучения. Но так как церковь не судит о скрытом, то для нас достаточно усердия чистого благочестия, которое мы прилагаем для возвышения католической веры; ибо, если бы мы знали таких, кто держится тайной веры, то мы никогда бы не отпустили их, не подвергнув строгому наказанию. И если бы совершенная любовь пребывала в сердцах крестоносцев или если бы они желали оставаться верными заключенному с нами договору, то они должны были бы откровенно указать нам тех из наших, о ком они знали или знают, как о вероотступниках. Если бы мы не исправили таковых, то по евангелию, разве не должны были они призвать свидетелей и побудить нас к исправлению этих вероотступников? И уже затем, если бы мы не приняли меры, чтобы побудить их исправиться, тогда только они должны