Все кувырком - Джил Мансел

– Это к делу не относится. – Дженни, равнодушная к физической привлекательности Гая Кэссиди, мрачно взглянула на нее. – А эта дурацкая бутылка вина стала последней каплей. Виновата, конечно, Максин, но он решил, что открыла ее я.

Tea подкрасила губы темно-красной помадой и еще пару раз брызнула «Мицуко» – на удачу. Бросив флакон в сумочку, она бодро заявила:

– И вообще, это не твоя проблема. А Максин наверняка все уладит. Она всегда умела находить общий язык со сложными мужчинами.

Хорошо, что Дженни и не ждала никакой поддержки и участия; это было не в стиле ее матери. Вот и теперь, выслушав, как легко она разобралась с проблемой, которая, по ее словам, и проблемой-то не была, Дженни грустно улыбнулась.

– Раз уж речь зашла о сложных мужчинах, с кем ты сегодня встречаешься? Или все это ради Филиппа?

Tea застыла, не успев надеть на плечо сумочку, потом ее чело разгладилось.

– А, черт с ним.

С Филиппом Слаттери ей всегда было просто. Один из самых давних и преданных ее воздыхателей, он был добродушен, как щенок. Дженни его обожала, зато мать принимала его поклонение как должное, встречалась с ним, когда ей это было удобно, и безжалостно бросала, как только подворачивался кандидат поинтереснее. Видимо, сейчас как раз такой случай.

– Судя по «черт с ним», ты собиралась встретиться с Филиппом, но попросту забыла про него, – уличила ее Дженни. Потом, не дождавшись от матери реакции на упрек, добавила: – Мама, ты должна его предупредить. Ты не можешь просто не прийти.

Tea нахмурилась.

– Он и так поступил со мной подло. Устраивает у себя дома званый ужин, а меня, теперь я это поняла, пригласил просто для ровного счета.

– Мама! – Дженни такая забывчивость привела в ужас. – Как ты могла забыть про званый ужин? Почему бы тебе не отменить другое свидание?

– Это не обсуждается, – отрезала Tea, сняла трубку телефона и нахмурилась, вспоминая номер Филиппа. Ее-то был навсегда запечатлен в его сердце. – Я продала сегодня балерину.

– И?

– Он пригласил меня поужинать с ним, чтобы скрепить сделку. Дорогая, он не на шутку богат, к тому же симпатичный! Это может быть очень важно; я была бы полной дурой, если бы отказала ему.

Бедный, невезучий Филипп и жестокая, меркантильная Tea. Дженни молча слушала, как она бесстыдно врет, что не может прийти на ужин, который он наверняка тщательно планировал две недели.

– Ну и кто же он? – спросила она, когда Tea повесила трубку.

Ее мать отличалась весьма изменчивой памятью. Она взглянула на себя в зеркало и пригладила бровь.

– Оливер. Кеннеди, кажется. – Она непринужденно переключилась на более важные детали. – Дорогая, он носит очень дорогие ботинки. И водит «роллс-ройс».

– Ты хочешь сказать, он шофер? Tea с жалостью посмотрела на дочь.

– Дженни, не будь такой занудой. Он богатый, симпатичный, и он мне нравится. Это тот мужчина, за которого бы я согласилась выйти замуж.

Она с легкостью могла бы вести такой образ жизни и всегда думала, что заслуживает этого. Деньги Tea любила всегда, но тем не менее в девятнадцать лет безнадежно влюбилась в Патрика Вогана, который вовсе не был обеспеченным человеком. Высокий, светловолосый, звезда своего курса в колледже искусств, любимец такого количества женщин, что он не знал, что с ними делать, он всегда искал удовольствий. Через шесть недель после их знакомства Tea переехала в его захламленную мансарду в Челси, с энтузиазмом разделив богемный образ жизни возлюбленного и вдохновляя его в работе.

Однако Патрик уделял ей внимание, только если на примете не было более привлекательной женщины. Невероятно распутный, он причинил Tea столько боли своими изменами, что теперь, оглядываясь на те годы, она недоумевала, как могла выносить такое. При этом она так любила его, что о расставании не могло быть и речи. Когда Патрик, смеясь, заявил ей, что верность – буржуазное понятие, она поверила ему. Когда он признался, что остальные любовницы для него ничего не значат, она поверила ему. И когда – совершенно серьезно – он сказал ей, что станет величайшим английским художником двадцатого века, она тоже поверила ему. Ей повезло, что он у нее есть, к тому же никто никогда не говорил, что жить с гением легко.

И это не было легко. В его жизни появлялись все новые и новые женщины, и закрывать на это глаза становилось все труднее. К тому же Патрик занимался живописью, только когда хотел, а это случалось слишком редко для того, чтобы удовлетворять покупателей и букмекеров.

Игра, еще одна его страсть, тоже усложняла их отношения. Выигрыши приносили радость в их жизнь, но проигрывал он куда чаще. Он увлекался все больше, и Tea стала понимать, что, возможно, любовь – это еще не все. Можно было надеяться, что всепоглощающая страсть к игре отвлечет его от многочисленных возлюбленных, но и этого не произошло. Патрик, все также смеясь, сказал ей, что страсть к стяжательству еще более буржуазна, чем верность, но на этот раз она была не так уверена в его правоте. Ни обещанная роскошная жизнь, ни блестящая карьера не спешили воплощаться в реальность, и она в конце концов почувствовала себя бедной и обманутой.

Скульптуры Tea тоже не находили спроса. Ей пришлось пойти работать в магазин художественных промыслов в Патни, но Патрик проживал все, что она зарабатывала. Кредиторы осаждали их жилище. Она заслуживала лучшей жизни. И решила, что пришла пора расстаться.

Но судьба распорядилась иначе. К своему ужасу, Tea обнаружила, что беременна. Ей было всего двадцать два, она была безнадежно бедна и неприспособленна, как ей казалось, к самостоятельной жизни. Неожиданно Патрик, со всеми его недостатками, оказался лучшей перспективой, чем вовсе никого.

К всеобщему изумлению, сам Патрик был обрадован, когда узнал о грядущем пополнении семейства. Раньше он никогда не задумывался об этом, но теперь возможность стать отцом воодушевила его, и он – вопреки подозрениям друзей – не сбежал, как обычно. Его сын унаследует его художественный гений, харизму и красоту, говорил он всем, кто соглашался слушать. Его поведение тоже изменилось. Что может быть важнее, чем ребенок? По настоянию Патрика и к еще большему удивлению друзей – они-то думали, что он сочтет это буржуазным, – они с Tea вскоре поженились. Очень кстати он выиграл приличную сумму на последних скачках, и это позволило оплатить свадьбу. Вдохновленный новым положением жены, он с новой страстью взялся за живопись. По его настоянию, Tea позировала ему, а он писал маслом ее расцветающее материнство. Картины, лучшие за всю его карьеру, хорошо продавались. Мало-помалу они расплатились с кредиторами. И даже если Патрик и продолжал встречаться с другими женщинами, единственный раз в жизни он вел себя осмотрительно. Время перед рождением первого ребенка было одним из самых счастливых периодов в жизни Tea.

Дженни, появившись на свет, разочаровала их обоих. Сморщенная и уродливая, она не только не демонстрировала сходства с родителями, но к тому же была не того пола.