Подземный мир. Нижние этажи цивилизации - Уилл Хант

В 1992 году появилась новая, весьма радикальная теория происхождения жизни. Ее автором был научный сотрудник Корнеллского университета на пенсии по имени Томас Голд. Астрофизик по специальности, он показывал блестящие результаты в других научных дисциплинах и выдвигал смелые и неординарные теории, которые часто подтверждались. После многих лет изучения подземных организмов он написал книгу «Глубокая горячая биосфера» (The Deep Hot Biosphere, 1992), где убедительно аргументировал наличие разнообразной подземной жизни. Затем Голд сделал следующий шаг: он предположил, что жизнь началась под землей.

По мнению Голда, четыре миллиарда лет назад поверхность Земли была зоной «военных действий». Ее наводняла вулканическая лава, выжигало мощное ультрафиолетовое излучение, сотрясала артиллерийская канонада падающих астероидов. Очень маловероятно, считает исследователь, что первые непрочные соединения, из которых возникла жизнь, «робкие контакты», как он это называет, могли возникнуть в такой обстановке. С другой стороны, под землей всё было спокойно: ни переменчивой погоды, ни обжигающего света, ни бурной сейсмической активности. Гораздо логичнее было бы предположить, что наш Эдем располагался глубоко под землей, где обитали самые первые одноклеточные микроорганизмы, существовавшие за счет химической энергии, поднимавшейся из глубины.

Согласно модели Голда, подземные существа — любители темноты с аллергией на кислород, обожавшие тепло и питавшиеся горной породой, — не были нашими загадочными родственниками[38]. Они возникли первыми — это мы были родственниками для них. Голд выдвинул принципиально новую гипотезу нашего сотворения: развиваясь в толще теплой породы на протяжении миллионов лет, группа древних микроорганизмов откололась от остальных обитателей подземного мира и постепенно мигрировала наверх, пока не достигла солнечного света, — и только затем, выйдя на поверхность, начала размножаться. «Первые микробы, — писал Голд, — заполонили поверхность Земли, распространяясь снизу вверх».

За прошедшую четверть века появилось множество подтверждений теории Голда. Микробиологи обнаруживают живые существа всё глубже под землей, а кроме того — в древнейших источниках, возраст которых достигает миллиарда лет. Одновременно с этим в ДНК подземных обитателей выявляются сходства, даже если они происходят с разных концов планеты, как в случае бактерий Desulforudis из глубин рудника Хоумстейк. Это может означать наличие у них общего предка[39]. «Даже сейчас трудно утверждать что-либо о жизни под землей со стопроцентной уверенностью, — объяснила мне Кейтлин. — Ведь мы изучили лишь крохотную часть здешних обитателей». С каждым годом всё больше микробиологов признают, что жизнь могла возникнуть и в недрах Земли.

В данной гипотезе можно различить общеизвестный сюжет, один из старейших в истории человечества. Подземелье — царство смерти, но одновременно оно всегда было и колыбелью; утробой, в которой зарождается жизнь. В этом заключается высшая магия земли, где укореняется семя и потом выходит на поверхность, становясь растением, подобно тому как все мы растем во чреве матери и потом появляемся на свет, миновав темный туннель. В древности народы каждой части света рассказывали истории сотворения мира, действие которых происходило в подземелье (этнографы называют их «мифами о творении»). Их герои, наши первобытные предки, рождались в недрах земли, а затем поднимались на поверхность. Этот мотив обнаруживается повсюду — от сказаний аборигенов Австралии до легенд Андаманских островов в Индийском океане и народных традиций Восточной Европы; однако особенно выражен он в фольклоре, оставшемся от доколумбовых цивилизаций. Народы хопи и зуни, живущие в юго-западной части США, верят в то, что первые люди появились под землей, в самой глубине ее чрева, в виде личинок. Поднимаясь сквозь последующие слои подземного мира, они постепенно обретали человеческий облик и, наконец, вышли на поверхность через родовые пути матери-земли. У ацтеков первые люди появляются на свет из отдающих мускусом глубин пещеры Чикомосток; это название переводится как «семь пещер». В выцветших манускриптах Мезоамерики всё еще можно увидеть изображение той пещеры — и одновременно утробы, — семи ее частей, в каждую из которых помещены крошечные человечки в позе эмбриона: из самой пещеры тянется дорожка следов. Башляр назовет этот сюжет «основой всех верований». Когда археологи протискиваются в подземные пещеры во Франции, они находят резные изображения вульвы возрастом тридцать тысяч лет — возможные свидетельства того, что наша жизнь зародилась там, в недрах.

Иллюстрация из манускрипта Historia Tolteca-Chichimeca («История толтеков и чичимеков»), Национальная библиотека Франции

И ТЕПЕРЬ МЫ ПОГРУЖАЛИСЬ на самое дно рудника — миля в глубину. Находясь рядом с Томом в Клети, я смотрел, как мимо проносятся каменистые стены — каждую минуту мы опускаемся на пять сотен футов ниже, — и пытался сосредоточиться на поведении своего тела: на плечах как будто тяжелый груз, воздух сгущается, на шее выступает пот. Возможно, на такой глубине, когда над головой нависает толща горной породы высотой в милю, мои нервы сдадут.

Но произошло совсем другое. Достигнув низшей точки рудника, мы нагибаемся и входим в узкую галерею с низким потолком, стены которой укреплены проржавевшими металлическими скобами. Галерея приводит нас к источнику. Опустившись на корточки рядом с Кейтлин и Бриттани, я наблюдал за тем, как из каменной породы полилась вода и у наших ног натекла большая лужа. Я подумал о том, что жидкость кишит микроорганизмами, о том, что я наблюдаю историческое событие: подъем на поверхность архаичных форм жизни. В туннеле стояла жара, от стен шел пар, но тепло было не гнетущим, а скорее живительным, как в парнике. Несмотря на атмосферу — казалось бы, противоестественную, физиологически враждебную всему живому и максимально далекую от привычной для нас, — туннель был местом творения. Том наблюдал за родником, стоя рядом с нами: он ходил по этим галереям уже полвека, и под землей нашему провожатому было комфортнее, чем на поверхности; здесь он чувствовал себя как дома. И теперь Том насвистывал какую-то мелодию, насвистывал негромко и безмятежно, словно окружавшие нас каменистые стены мягко обнимали его.