12 улыбок Моны Лизы - Айгуль Малика

И она улыбнулась…

Аида – фантастическая девушка! Назвать ее женщиной не поворачивается язык. Высокая, поджарая, скуластая, рельефная. Одним словом, породистая. А еще у нее невероятно гибкая линия лица, с разного ракурса лицо Аиды смотрится совершенно по-разному: то бесконечно печальным, то ехидно улыбающимся, то дерзко-сексуальным, то наивно-романтическим. Но при всей гибкости ее типажа в ее мимике красной нитью прослеживается энергия тоски.

Мне всегда хотелось поговорить с ней о ее чувствах, но она очень закрытый человек, и я ощущала невидимую стену между нами. Но сегодня я поняла, что она раскроется, хоть немного, но раскроется. Такие моменты всегда чувствуешь.

В одном из бутиков вишенкой на торте я заранее подготовила необычный для Аиды образ. Он был завершающим. Это было красное платье, верх которого был стилизован под мужской фрак, а нижняя, юбочная часть была сшита из струящейся ткани. И когда Аида его примерила и увидела свое отражение в зеркале, ее глаза наполнились слезами. И мои тоже. Она была совершенна.

– Айгуль, знаешь, почему у меня никогда не складывалась личная жизнь? – неожиданно, но ожидаемо спросила меня Аида.

– Мне казалась, что у такой красавицы с личной жизнью всегда все было, есть и будет хорошо, – искренне ответила я.

– Избавь меня от этих шаблонных выражений, Айгуль! Ты слишком хороша для них! Ты же чувствуешь, какой я тяжелый человек. Мужчины тоже это чувствуют. Я в постоянном внутреннем напряжении и никогда не отключаю голову.

– Почему?

Аида с грустью посмотрела на меня и начала снимать с себя платье.

– Я обязательно за ним вернусь, но не сегодня. Я до него морально не доросла, и ты это знаешь. Оно меня дождется, а пока идем посидим, поболтаем…

– Конечно…

Мы сели в ближайшем кафе, на соседние стулья расположили многочисленные пакеты с вещами и сделали заказ.

– Айгуль, я не знаю, как было у тебя, но у меня не было детства. У меня был очень строгий папа. Настолько строгий, что я несколько раз от страха писалась. Он не кричал, не бил, иногда мне кажется, что лучше бы бил, чем применять такое психологическое насилие. Он меня никогда не хвалил, не принимал такой, какая я есть. Поощрением считалось его молчание, просто одобрительное молчание. Если в течение дня я не слышала критику или унижение в свой адрес, а только молчание – я была счастлива. Я могла играть в куклы, например, а он, проходя мимо меня, мог забрать мои игрушки и сказать: «Марш читать!» И я со слезами на глазах в шестилетнем возрасте садилась и читала книги, содержание которых даже не понимала. Он водил меня на гимнастику, и у меня на открытом уроке, куда были приглашены все родители, не получилось колесо. Когда открытый урок закончился, он подошел ко мне и сказал: «Мне стыдно за такую корявую дочь», – и по дороге домой не разговаривал со мной. Я занималась в музыкальной школе, играла на фортепиано. Он называл меня бездарью, когда я сдавала экзамены на четверки. Когда я становилась старше, он во время ужина мог попросить назвать столицу любой страны. И если я не знала, он брезгливо произносил «невежда». Если в моем шкафу какая-то одежда висела неаккуратно, какой-то предмет в комнате находился не на своем месте, где-то случайно была пыль, а справедливости ради надо сказать, что полы я мыла каждый день, он называл меня свиньей. Каждое утро он заставлял меня отжиматься, приседать и качать пресс, а перед сном читать книгу минимум два часа. Естественно, школу я окончила с золотой медалью, медицинский университет – с красным дипломом, а кандидатскую диссертацию защитила на английском языке. Так и жила я всю жизнь с чувством, что мною хотят гордиться, но не хотят любить.

Я его ненавидела, я его боялась, но при всем этом мне было его бесконечно жаль. Он будто также относился к себе, с полным неприятием и неверием в себя. Он был глубоко несчастным человеком, старающимся понравиться всем, старающимся угодить всем, даже успехами собственной дочери. Все было напоказ, все было для чужого восхищения и одобрения.

Знаешь, Айгуль, что бывает с такими детьми, которые находятся в бесконечном напряжении и неприятии себя такими, какие они есть? Они учатся гениально врать и имитировать. Они умеют так прикрывать свои теневые стороны, что кажутся окружающим ангелами с идеально белыми крыльями. В 13 лет я начала курить, в 15 лет регулярно выпивала, в 16 лет начала вести активную половую жизнь, меняла партнеров чуть ли не ежедневно, в 18 лет курила марихуану, тусила на гей-вечеринках, а в 20 станцевала свой первый стриптиз в закрытом клубе для мужчин. И у моего любимого папочки ни разу не возникло ни тени подозрения или сомнения в моей чистейшей репутации. Его дисциплина научила меня везде все успевать. Когда я впервые увидела фильм гениального Дэвида Линча «Твин Пикс», то в Лоре Палмер я узнала себя. Девушка, ведущая тройную жизнь…

Замуж меня выдали за прекрасного сына друзей нашей семьи. Сын профессора, ректора вуза! Но Роберт был со мной из одной грядки, только гей. Мы дружили с детства, а потом тусили вместе, часто прикрывали друг друга перед родителями, были как брат с сестрой. Поэтому для нас брак был идеальным решением: родители спокойны, а мы – наконец вырвавшиеся птенцы. Мы с Робертом жили дружно, но каждый сам по себе. Я знала, что у него есть любимый парень, а он не трогал меня. Я танцевала стриптиз, гуляла и вела не самый праведный образ жизни. А в выходные дни мы с Робертом ходили к родителям на обед, вели светские беседы и имитировали идеально-счастливую пару. Так и жили семь лет, пока Роберт все-таки не решился и не объявил о своей ориентации и о том, что переезжает навсегда жить в Европу. Я его очень уважаю за этот поступок, он решился, а я – нет. Родители были в шоке, его отца стукнул инфаркт, мой папа просто дал ему пощечину, а я имитировала глубоко несчастного, обманутого человека. Но мы с Робертом в очень хороших отношениях, постоянно на связи. Он счастлив и всегда мне желает того же. И главное – мы зачали ребенка, замечательного ребенка, который у нас есть.

Я осталась одна и почувствовала чрезмерную опеку отца. Он приезжал чуть ли не каждый день, привозил продукты и подолгу разговаривал со мной обо всякой чепухе. Неужели стареет, думала я. И по-прежнему, как в детстве, ощущала напряжение. Я никогда не могла расслабиться с ним и тем более быть собой. Даже сейчас, в сорокалетнем возрасте, я такая же девочка с ним, которая вот-вот описается от страха.

– Аида, возможно, я скажу глупость, но, может, именно поэтому ты настолько идеальна и прекрасна во всем? Ты умна, успешна, красива, спортивна, многогранна…