Королевская кровь. Медвежье солнце - Ирина Котова

Далин пришла сюда с двумя сыновьями. Хозяин швырнул ей в лицо горсть углей и выпорол – за то, что женщина, обнося его гостей, пролила вино на костюм одного из них. Сбежавшие дети отвязали искалеченную мать от дерева – ее оставили в жертву чудовищным обитателям окрестностей – и буквально на себе притащили к посту дар-тени.

Далин приняли, вылечили – но что она могла делать, чтобы прокормиться самой и прокормить детей? Только предлагать себя. Она предлагала, а он брал, помогая ей и жестко запретив принимать других мужчин. Только если соберется замуж.

Впрочем, таких, как Далин, здесь было много. Люди шли и шли, умоляя не оставить их в беде. Были среди них и лазутчики, но их быстро вычисляли и расправлялись жестоко и наглядно.

Мир этот вообще был жесток, и уважали в нем только силу.

Женщина ждала его, скромно сидя на кровати: она надела его подарок, сорочку с красными и желтыми цветами, распустила волосы. Протянула руки, ощупала его живот, провела губами где-то в области пупка и ниже и подняла лицо.

Кажется, глаза у нее раньше были зелеными – хотя что в этой темноте разглядишь? Но он наклонился и сделал то, чего никогда не делал, – медленно, глубоко поцеловал ее, сжимая ей грудь, чувствуя, как закипает кровь, а томление тела становится невыносимым. Опрокинул ее на кровать, задрал сорочку – она дышала тяжело, повернув голову к стене, – и навалился сверху, раздвигая коленом бедра.

– Миленький, полегче, – просила она сипло, прерывалась, пыталась оттолкнуть его слабыми руками и стонала протяжно, – что же ты голодный такой, дикий… миленький мой, милый…

От этих просьб и стонов он совершенно сорвался – в голове не осталось ни единой мысли – и, кажется, рычал ей что-то на ухо, и переворачивал ее на живот, и кусал за плечи, вколачиваясь в мягкие ягодицы до кровавых всполохов в глазах.

Позже, когда он уже спал, чувствуя блаженную легкость, женщина все гладила его отрастающие крылья, руки и тяжело вздыхала – то ли о пропадающем то и дело мужике, то ли о своей судьбе.

Макс проснулся в полумраке – небо за окном только-только начало сереть – и несколько секунд соображал, где он. Телу было хорошо, но недостаточно, и он потянулся расслабленно, поискал рукой рядом женщину – ее не было. Поморщился и сел, всматриваясь в полутьму. Зрение привычно переключилось, окружающее приобрело четкость.

В печке, стоящей в углу, мерцали угли, Далин колдовала над столом – обвязавшись передником, катала по посыпанной мукой поверхности ком теста. Ей свет был не нужен.

Тротт встал, подошел к ней сзади, обхватил за талию, прижал к себе, забрался рукой в ворот рубахи – грудь ее была мягкая, приятная ладони.

– Дети скоро встанут, – сказала женщина просяще, упираясь руками в стол, – хлеб бы поставить.

– Тихо, – Макс коснулся губами ее шеи, поцеловал, и она замолчала, замерла от непривычной ласки. Но он уже опускал ее животом на стол, задирал юбку – Далин схватилась обсыпанными белым пальцами за край – и он почему-то только и смотрел, что на эти пальцы, – и сдавленно вздохнула, качнувшись вперед, размазывая муку по дереву. Но двигался он в этот раз медленно, почти бережно, не сжимал до синяков – и так украсил ими ее тело вчера до чрезмерности – и дал ей удовольствия сполна, прежде чем разрядиться самому.

Позже, когда утреннее солнце уже окрасило крыши домов косыми блеклыми лучами, в печи поднимался хлеб, пахло сладким сытным духом и булькал горшок с кашей, Далин с красными стыдливыми пятнами на щеках чистила ему сапоги на крыльце, а он под болтовню мальчишек колол ей дрова. Пацаны следили за ним с восхищением – старшему только-только исполнилось десять, но он старался, помогал матери по мере сил, берег брата.

Конечно, они понимали, почему дядька иногда остается у них ночевать. Здесь быстро взрослели. Но не судили мать – наоборот, хвастались, что их семья под защитой самого Охтора.

– Ты скоро придешь? – робко спросила она его, когда он собрался. Протянула ему узелок с копченой зайчатиной, с караваем хлеба.

– Не знаю, – ответил Макс совершенно искренне. – Я далеко сейчас ухожу, Далин.

Она стояла у изгороди, слушая, как он уходит, затем развернулась, приложила к щекам ладони и тихо заплакала. Макс ускорил шаг. Женские слезы в обоих мирах не добавляли ему добродушия.

Охтор заглянул и к себе в дом – там было прохладно и чисто. Усмехнулся – жизни разные, привычки одни. Надел под одежду броню, взял оружие, плащ – и ушел, хотя очень хотелось обратно, в привычный мир: он всегда боялся, что не сможет вернуться. Но за долгие годы Тротт привык к страху и научился с ним справляться, а раз уж он по своей воле спустился сюда, нужно проверить виде́ния Алекса.

Через три дня путешествия по папоротниковым лесам и болотам и стычек, по счастью, не с самой крупной живностью Макс пришел в харчевню, стоявшую на оживленном тракте. Перед выходом на дорогу охотник предварительно накинул морок на глаза – только они сейчас могли выдать его суеверным местным. Отрастающие крылья пока легко ложились под кожаную куртку, хоть и неудобно это было до невозможности. Послушал разговоры – где еще искать информацию, как не в месте, собирающем торговцев, разбойников, лазутчиков и охранников со всех архов континента? Хозяин харчевни, знающий Охтора уже давно и наученный, что трогать гостя не стоит, исправно указывал ему на обозы, рассказывая, кто откуда идет и куда держит путь.

Макс слушал и наблюдал, поил разговорчивых купцов солтасом – местным аналогом пива – и тщательно отслеживал, чтобы не попасться на глаза иногда останавливающимся пообедать всадникам. Они, конечно, не одолели бы его, но потом на безродного, осмелившегося поднять руку на господ, объявили бы охоту, ну и харчевню бы спалили в качестве возмездия.

Ночевать высокородные тха-норы здесь не останавливались – не по чину было делить кров с мужичьем. Но и во время коротких остановок они ухитрялись устраивать драки – одному из купцов, замешкавшемуся с поклоном, перерезали горло и бросили на влажной земле дороги, кнутом высекли хозяина харчевни за показавшееся кислым вино. Старый пройдоха, ко всему уже привычный, вечером все так же обносил постояльцев едой и пивом, хоть и морщился на поворотах и рубаха его под жилеткой набрякала от крови.

– Э-э-э, братец, – горячо говорил один из торговцев, прибывших из портового города, – говорю тебе, предсказание было. Хранительница капища упилась болью пленников и сказала, что скоро уже врата откроются в землю, тучную и изобильную. Но надо готовиться, вот и созывает тха-но-арх войска, дабы прийти туда победителем. Хранительница прорицает: утонем мы все скоро, Ларта как блюдечко в океан опускается.

– Я сказания про ту землю, как родился, слышу, – возражал ему второй, пузатый, захмелевший, – дурь все это, – он понизил голос, – думаю, опять крылатых воевать собрались. Говорят, милостью Малвика сумели приучить рыньяров, да от тха-охонгов в окрестностях Лакшии уже не развернуться.

Макс кивал, запоминая. Рыньяры – местные гигантские аналоги обыкновенных стрекоз, Малвик – чудовищный бог, один из пантеона, и новости эти – если они не окажутся обычными сплетнями – были пугающими.