Десять бойцов - Лев Пучков

– У него в пригороде мать – одна в собственном доме, – уточнил нотариус, внимательно посмотрев на меня сквозь толстые линзы очков, – раньше он с ней жил, а когда дело завел, купил хату и тачку. Все возвращается на круги своя – не умеешь, не берись…

Квартира клиента размещалась в новой двухподъездной девятиэтажке улучшенной планировки, одиноко торчащей посреди небольшого скверика с облетевшими акациями. Бросив машину у подъезда, мы поднялись на третий этаж, пропустив вперед нотариуса. На двери должника была прикручена вычурная латунная табличка: «КОЗЛОВ В. В.».

Вопреки заверениям нотариуса проблемы возникли сразу же после объявления нами цели визита: Козлов наотрез отказался подписывать договор и начал активно стенать, сокрушаясь по поводу плохо идущих дел и несправедливости злого деспота Белого, собиравшегося бездушно лишить крова того, кто его (деспота то бишь) два года прилежно кормил. Жена Козлова – не утратившая еще прелести блондинка лет тридцати пяти – столь же активно вторила ему, театрально потрясая изящными кулачками, а десятилетняя худенькая дочь моментально заревела навзрыд и, вцепившись нотариусу в фалду пальто, пыталась укусить его за руку.

Боевикам Белого, видимо, вскоре надоели бесплодные препирательства между нотариусом и клиентом, и они приступили ко второй части программы: неудачливого бизнесмена слегка помяли и привязали загодя припасенной веревкой к массивному стулу; его жену тоже угостили несколькими легкими оплеухами и загнали под стол, а дочку просто вытурили в спальню и заперли дверь на ключ. И приступили к нудным уговорам с побоями, угрожающим приближением включенного в сеть паяльника и так далее…

По сноровке и оперативности, с которыми были произведены вышеописанные процедуры, можно было сделать вывод, что группа, которую я формально возглавлял, хорошо знает, что делает, и не в первый раз развлекается подобными штучками. Полюбовавшись минут пять работой Петьки и его приятелей, я почувствовал себя в гостиной лишним и вышел на кухню, плотно притворив за собой дверь.

Нельзя сказать, чтобы мне понравилось сие мероприятие, но особых разочарований по этому поводу я не испытывал. Не можешь крутиться, не берись, живи себе как все, на одну зарплату, и рэкету будет абсолютно на тебя наплевать. Примерно так я рассуждал, начав варить себе кофе по-турецки в медной плошке.

В квартире была прекрасная звукоизоляция: несмотря на то что двери, ведущие из кухни и гостиной в прихожую, наполовину состояли из рифленого стекла, до меня с места событий долетали лишь весьма приглушенные отдельные слова. А между тем в гостиной было довольно шумно.

Мой кофе уже почти дошел до кондиции, и я блаженно щурился в предвкушении образования добротной коричневой пенки, как вдруг из гостиной отчетливо донесся душераздирающий крик.

В различных ситуациях человек может кричать по-разному: кричат от боли, от испуга, от радости, от горя – если вникать в это дело, можно со временем легко научиться точно различать крик любого оттенка.

Так, как сейчас в гостиной, кричат дети, когда их убивают. Даже на войне это случается крайне редко, и дай вам бог никогда такого не слышать…

Ворвавшись в комнату, я увидел, что здесь имеет место самый натуральный беспредел. Нотариус с чрезмерно усталым видом сидел возле связанного Козлова и потряхивал бланком договора. На ковре, у дивана, двое подручных Петьки Дрозда возились с полуобнаженной супругой клиента, халат, трусы и лифчик которой были разорваны в клочья, а рот залеплен солидным куском пластыря: в то время, как один «бык» со спущенными до колен трусами начал пристраиваться у хозяйки между ног, второй уже лениво застегивал ширинку своих штанов и с любопытством косился на Дрозда. Могучий Петька, припечатав к стене худенькое тельце дочери клиента, держал ее на весу, ухватив коленки мощными волосатыми ручищами. И с видимым усилием, ритмичными толчками засаживал в нее свой огромный член. По спущенным брючинам Дрозда струилась кровь, образуя на ковре алую лужицу. Девочка не подавала признаков жизни: голова ее, как у тряпичной куклы, моталась из стороны в сторону при каждом толчке.

– Подписывай!!! Подписывай!!! Подписывай!!! – стиснув зубы, рычал Дрозд, все более входя в раж.

Козлов не отвечал: он пребывал в коматозном состоянии и, похоже, совершенно ничего не соображал.

Я наблюдал за происходящим буквально три секунды. Затем в моем сознании что-то щелкнуло: автоматически включилась аналитическая система боевой машины по прозвищу Сыч. Мгновенно просчитав ситуацию – как в боевом режиме, – система выдала однозначный вердикт: делать такие вещи может только ВРАГ.

Как обращаться с внезапно обнаруженным врагом, боевая машина знала прекрасно.

Навернув Петьке кулаком по затылку и с ходу добавив коленом в правую почку, я ухватил его за волосы, отрывая от стены и, выдернув из цепких рук девочку, аккуратно уложил ее на ковер.

Болезненно сморщившись, Дрозд помотал башкой и, вместо того чтобы со стоном осесть на пол, вдруг мощно выбросил вперед свой здоровенный кулачище, целя мне в висок. Ну! Молодец – воин. Резко присев и дав возможность просвистеть дроздовскому кулаку над моим левым ухом, я вмял ему в грудную клетку свой локоток, чувствуя, как с хрустом ломаются ребра, и по инерции рубанул ребром ладони по селезенке.

Удивленно ойкнув, Петька сложился пополам и рухнул на пол, выплюнув на ковер солидный сгусток крови.

Дроздовские подручные – быстры соколы – уже успели сориентироваться и, проявив единодушие, хором бросились в атаку: один даже штаны натянуть не успел, только поддернул их слегка, чтобы не падали.

Тому, что успел позабавиться с хозяйкой, не повезло: я еще не вышел из состояния боевого транса и страшным ударом кулака напрочь вынес ему челюсть – попал бы в лоб, убил бы на фуй! А незастегнутый, получив болезненный, но не опасный удар стопой в солнечное сплетение и напоследок звонкую плюху раскрытой ладонью по роже, согнулся в три погибели и грохнулся на задницу.

Постояв секунд десять в дверях гостиной, я бросил дрожавшему от страха нотариусу:

– Уберите здесь, – и вышел вон.

Я видел как-то в кино, как герой – крутой мужик, – расправившись с хулиганами в баре, небрежно этак бросает бармену: дескать, убери здесь, парниша! И гордо уходит, как человек, хорошо сделавший свою работу.

Я не герой, но, полагаю, тоже неплохо поработал – наказал негодяев. Разве нет? Все так, все правильно… Правда, помнится, этот герой на прощанье еще дополнительно заявил, обведя пальцем вокруг: «Запиши на мой счет», – это он имел в виду разбитый интерьер. Хм! Ну, это его личное, геройское дело. Мне-то платить не придется – это точно. В таких случаях я никогда не плачу – не мой стиль…

…В первые месяцы войны – мы тогда по воле случая некоторое время бездельничали в Чошни-Ру – я был свидетелем обыденной, с точки зрения местных жителей, истории. Обыденной не в том плане, что такие вещи у них происходят ежедневно, а потому, что все восприняли это как должное.