Забытый плен, или Роман с тенью - Татьяна Лунина

– Что вы собираетесь делать?

– Тосты хочу подать.

– В рот? – Андрей Ильич не посчитал нужным сдержать раздражение. Девица покраснела. Лебедев вдруг представил, как свирепеет покойная Вера, наблюдая с небес за бестолковостью жалких преемниц. – Вы какой день работаете у нас?

– Первый.

– Если на второй не поймете, что в этот кабинет не входят без стука, придется с вами расстаться – это первое. Второе – никогда не приближайтесь так близко, не выношу бесцеремонность. И третье – умейте слушать, я просил только кофе, заберите поднос. – Глаза с накрашенными ресницами повлажнели, из левого приготовилась пролиться на нос крупная капля. – Рыданий не терплю, эмоции оставляйте дома. Здесь работают, а не слезы льют. Я изъясняюсь понятно?

– Да, Андрей Ильич, – безропотно кивнула новенькая и ухватилась за ручку кофейника.

– Я сам. – Недовольный босс наполнил чашку, отодвинул поднос. – Уберите. И вызовите ко мне Моисеева, срочно.

– Он в приемной, – пролепетала секретарша.

– Через три минуты пригласите. Это время меня не беспокоить.

Когда бесшумно закрылась дверь, Лебедев отставил нетронутый кофе, пробежал глазами знакомый до последней буквы семеновский отчет, вздохнул, бросил взгляд на часы. Еще полторы минуты, хватит на чашку кофе.

Ровно через три минуты раздался предупредительный вежливый стук, дверь распахнулась, и в кабинет вкатился благообразный колобок лет шестидесяти. Легкая, не по годам, походка, лысый, с иголочки одет, светящийся радостью, гладкий, короткие кривоватые ножки, пухлые ручки, ласковые темные глазки и неожиданно крупный горбатый нос, хищно нависший над верхней губой, – Моисеев Семен Львович, бессменный финансовый директор холдинга, родной дядя Аркадия Олевского, первой из трех букв в звонкой аббревиатуре «ОЛЕ».

В восемьдесят восьмом, когда стало разрешено, что прежде было под запретом, скромный бухгалтер ссудил любимого племянника и пару его друзей кругленькой суммой, предложив новоиспеченным фармацевтам создать кооператив.

– Наступает ваше время, – убеждал Семен Львович под оранжевым абажуром с кистями, – время молодых, так, Софа? – Любовно хлопнул он по пышному заду свою половину, подарившую мужу трех дочерей. – И наше стариковское дело – подсказать правильный выбор. А деньги вернете, когда разбогатеете, так, Софа? – Молчаливая хозяйка в ответ улыбалась и подкладывала оголодавшим гостям форшмак. Согласно кивая, те наворачивали угощение впрок да перемигивались между собой.

Так с легкой моисеевской руки родилась «ОЛЕ», кочуя из года в год по формам собственности, пока не осела в названии ЗАО «Оле-фарма». Шишек за это время набивалось немало: случалось, приятелей подставляли, кидали, грозились стереть в порошок. Удачливая троица – Олевский, Лебедев, Егорин – многим путала карты, но никому не удалось раздавить «ОЛЕ», она богатела всему вопреки. А в двухтысячном, когда молодой холдинг стремительно набирал обороты, погиб вдруг Аркаша, тихий мальчик из интеллигентной еврейской семьи, ставший миллионером благодаря природной смекалке, фортуне и заварухе в стране. Родители, едва живые от внезапного горя, не спускали растерянных глаз с сына, не понимая, зачем понадобился их спокойному чаду проклятый снегоход, сломавший ребенку шею. Тридцатипятилетний красавец с фигурой атлета, проникновенным голосом, синими глазами и темной густой шевелюрой оставил после себя немало подружек, которые искренне о нем горевали, но семьей обзавестись не успел, откладывая это серьезное дело лет эдак до сорока. Наследниками, не знавшими, что делать с сыновними деньгами, стала чета Олевских, готовая отказаться от горького богатства и собственной жизни в придачу ради воскрешения сына. Тогда подсуетился родной брат Розы Львовны: взял над потерянной от несчастья родней опекунство, обязуясь печься до последнего вздоха о каждом из двоих, чтобы наверняка подобраться к трети пакета акций «Оле-фармы». Но не этим был взбешен Лебедев. Свою долю Аркадий заработал честно, и не его вина, что деньги уплывут ушлому дяде, в конце концов, не будь того вечера под абажуром, неизвестно, как сложилась бы и лебедевская судьба. Нет, президент холдинга решил расстаться с финансовым директором из-за более веской причины: Моисеев зарвался и уверовал в свою безнаказанность.

Что Семен Львович, пользуясь доверием, подворовывает, Лебедев заподозрил недавно, столкнувшись как-то случайно с его внучкой в лифте. Девушка забежала на работу к деду показать последние снимки нового дома, подаренного к двадцатилетию любящим дедулей, не удержалась и прихвастнула подарком перед дедовым боссом, в которого тайно была влюблена. Увидев глянцевый фотоснимок, Андрей Ильич понял, что домик тянул на весь миллион. Президент «Оле-фармы» поделился удивлением этой платежеспособностью с вице, но, поразмыслив, друзья-партнеры решили, что вряд ли подобная покупка тайно субсидировалась из их кармана. При моисеевской зарплате рисковать местом и репутацией глупо, а Аркашин дядя глупость считал проклятием, которым Господь наградил человеческий род. «Проклятых» осторожный семит сторонился и на дух не выносил. Однако Андрей Ильич доверял собственной интуиции больше, чем общим рассуждениям, и назначил аудит. Финансовый директор с готовностью подсовывал аудиторам требуемые бумаги, искренне желая помочь. Проверка прошла без сучка и задоринки, с единственным результатом: по чистоте финансовых документов холдинг даст фору любому. А потом случилась история с инвестированием. Согласия на этот проект Моисеев добивался полгода. Сначала охмурял вицепрезидента Егорина, обещая тому золотые горы и давая беспрерывные клятвы в выгодности дела. Он заваливал Евгения расчетами, уговаривал, убеждал, устраивал деловые встречи, ссылался на опыт и нюх, вздыхал, как им всем не хватает смекалистого Аркаши, – Егорин дал согласие. Очередь стояла за президентом. Лебедев отшучивался, что Семен Львович метил в венчурную компанию, а попал к фармацевтам, и отмахивался от занудного прожектера. Наконец поддался веским доводам, дал «добро» на сделку, где «Оле-фарма» впервые выступала в непривычной для себя роли – инвестором строительства лечебно-профилактического санатория в Сочи.

Проект провалился сразу, едва перечислили первые деньги. Подрядчик оказался банальным жуликом и растворился в черноморском воздухе с парой миллионов, не дожидаясь остальных, видно, решил, что лучше иметь синицу в руке, чем дожидаться в небе журавля. Это была пощечина не столько болезненная, сколько унизительная: такой конфуз с «ОЛЕ» не случался давно.

А застрельщик сидел сейчас напротив и, преданно глядя в глаза, сиял улыбкой как ни в чем не бывало.

– Что Софья Марковна, здорова?

– Слава Богу, спасибо, Андрюша.

– Вам ведь, кажется, двадцатого октября будет семьдесят, Семен Львович?

– Так, и что? – насторожился юбиляр. – Вашей памяти позавидовать можно, дорогой Андрей.

– Давно по жизни рядом идем, многое друг о друге знаем. Память здесь ни при чем.

– Не скажите, Андрюша! При таком объеме информации, каким вы владеете, держать в уме еще день рождения скромного старика – редкое качество. Этим могут похвалиться далеко не многие люди вашего ранга, я так думаю, да.