Причина его одержимости - Юлия Резник

Он в больнице. Весь в гипсе… Беспомощный.

– Ты уже и в больницу смоталась? – вздыхаю. – Ну да, конечно. Он же тоже к тебе поломанной приходил.

– Приходил, да, – часто кивает глупышка, робко мне улыбаясь. – Он вообще заботливый.

– А то, что он тебя и ломал – забыла? Каждый раз он, Наташ.

– Я знаю, что ты думаешь, но Миша… Он не такой. Он хочет исправиться! Даже пообещал сходить к психологу, хотя раньше даже мысли такой не допускал. – Наташа комкает манжеты и отводит бегающий взгляд.

– И правда, прогресс. – Это чудовищно непрофессионально, но я не могу скрыть сарказма в голосе.

– Я не за осуждением пришла.

Да кто уж сомневался! Это в какой-то мере даже похвально. То, что она не сбежала по-тихому, как некоторые барышни до нее.

– Маме ты уже сказала?

Интересуюсь потому, что именно мать привела Наташу к нам. Обычно мы не беремся за такие случаи. Жертву нельзя спасти, если она этого сама не хочет. Но после разговора с нашим психологом Наташа как будто поверила в то, что все можно изменить. Включилась в процесс и до последнего времени отлично держалась. А теперь вот. Пожалуйста.

– Нет.

– Надеюсь, ты не пожалеешь о своем решении.

Зябко сутулясь, Наташа тенью выскальзывает за дверь. Я скашиваю взгляд на шефа, помалкивающего все это время.

– Бабы – дуры, – резюмирует он.

И ведь не поспоришь. Могу понять, что он чувствует. В такие моменты ощущение бессилия и бессмысленности того, что ты делаешь, просто придавливает. Хочется все бросить и заняться чем-то более благодарным. А ведь я в этом варюсь всего шесть лет. Тот же Кинчев – полжизни. Неудивительно, что он до такой степени очерствел. Я и в себе чувствую изменения, которые мне, признаться, совсем не нравятся.

– Ладно, пойду работать.

И я действительно с головой погружаюсь в процесс. Тяжелый, муторный, и оттого обидней, что зачастую совершенно бессмысленный. Пишу письма спонсорам, отправляю запросы. В коротком перерыве звоню Арише, узнать, как она. То, что я могу в любой момент набрать номер дочери – непривычно и страшно волнительно. Хочется трезвонить ей постоянно, но у нас пока не очень много тем для разговоров, так что я себя торможу. Да и нельзя ребенка душить таким нездоровым вниманием. Это мне не дали ей надышаться. А у Ари, как ни странно, все в полном порядке. Спасибо Киру?

От нерадостных мыслей меня отвлекает Люся.

– Ань, ты видела новости?! – интересуется она, протискиваясь в мой кабинет.

– Нет, а что там? – уточняю, не отрывая взгляда от монитора.

– Твоего Кирилла вчера вызывали на допрос!

– Вот как? – встряхиваюсь. – А по какому поводу?

– Я так поняла, у следствия появились сомнения в том, что авария – это несчастный случай.

– И? Кирилла в чем-то подозревают?

Отдергиваю руки от клавиатуры, чтобы скрыть непонятно откуда взявшийся тремор в пальцах. Выслушав Люсю, я первым делом подумала, что Кира дернули в ментовку из-за драки в подъезде. А на деле вот что… Страшно! Холодок проходится по коже. Мог ли Кирилл убить отца? Нет, конечно, нет. Зачем ему это делать?

– В репортаже не уточняли. Сказали только, что Воржева-младшего вызвали на допрос сразу после похорон. Кадры с них, кстати, тоже показывали.

Значит, вот почему он так сильно задержался. И ничего ведь не сказал. Неужто мальчишке было что скрывать? Да нет. Скорей всего это стандартная процедура. Менты создают видимость работы и опрашивают всех, кто мог бы хоть что-то знать.

– Ясно.

– Как думаешь, он бы мог?

– Совершить убийство? Нет. Зачем?

– Чаще всего родителей убивают из-за наследства.

– В деньгах Кирилл не нуждался. Он – псих. Но псих гениальный. Его стартап взлетел и принес кучу бабок. Скорей я поверю в то, что Виктор перешел дорогу конкурентам. Конечно, если версия с неслучайной аварией подтвердится.

Пожимаю плечами и перевожу взгляд на курьера, заглянувшего в приоткрытую дверь.

– Анна Воржева?

– Да.

– Вам доставка.

– Я ничего не заказывала, – удивленно хлопаю глазами на курьера.

– Значит, кто-то заказал доставку за вас. Вот, пожалуйста.

Парень выставляет на стол пакет и быстренько ретируется. Полиэтиленовые ручки, как всегда, плотно затянуты, и, чтобы извлечь содержимое, целлофан приходится тупо порвать.

– Ну? Что там? – вытягивает Люся шею.

– Еда.

– Еда?

– Угу. Обед.

Выставляю многочисленные контейнеры на стол, когда на телефон приходит сообщение:

«Приятного аппетита».

– Ань, все нормально?

– Да. Это Кирилл. Говорю же, он сумасшедший.

– Сумасшедший потому, что заказал тебе поесть?

– Ну а что, скажешь, это нормально?

– Я скажу, что наши женщины окончательно одичали, если уж в банальной заботе им видится невесть что.

– Если бы речь шла только о еде! – возмущаюсь я. – Он сует свой нос во все, Люся! Как я спала, что надела, – прохожусь руками по новенькому пиджаку, – как себя чувствую.

– Да-а-а. И впрямь беда. Как ты только выжила.

– Смеешься, да? А ведь ты не можешь не знать, что это типичное поведение абьюзера.

– Или просто заботливого мужчины.

– Я не понимаю, почему ты его защищаешь. Зная, что он не оставил мне выбора!

– Может, я слишком стара и теряю квалификацию. А может, что-то поняла про эту жизнь. Так мы будем есть? Пахнет просто обалденно. Жаль, если все остынет.

– Ну не выкидывать же. Давай, – вздыхаю я. Может, Люся права, и я действительно одичала. У меня не было мужчины очень давно. Когда у тебя отбирают ребенка, трудно строить личную жизнь. Ты просто не позволяешь себе быть счастливой. Как можно, когда где-то там твоя кроха? Все, что тебе положено теперь – страдать. Страдать и наказывать себя за то, что не сумела защитить вас обеих. И пофиг, что шансы на это изначально были невелики. Жрешь себя, один черт.

– М-м-м. Вкуснота. Ты его хоть поблагодарила?

Закатываю глаза, обтираю руку бумажной салфеткой и демонстративно набираю в мессенджере:

«Спасибо».

«Пожалуйста. Люблю, когда тебя больше».

Ответ прилетает так быстро, что Люся поневоле его читает. Я торжествующе усмехаюсь, мол, вот, теперь-то ты видишь, какой он! Но та не впечатляется. Точнее, впечатляется, но не тем, чем бы мне хотелось.

– Паршивец, – протягивает она… восхищенно?!

– Так, все, Люсь, мне работать надо. Ты, кстати, слышала, что Наташа