Русская любовь Дюма - Елена Арсеньева

– Если бы «Флора» так уж сильно заботилась о своем инкогнито, она передала бы браслет Наташе Тушиной, – глухо, не слыша собственного голоса, пробормотал он, склоняясь к ее маняще приоткрывшимся губам. И не сдержал счастливого вздоха, когда приник к ним и услышал ее ответный вздох, уловил ее нескрываемое желание.

Они едва коснулись друг друга губами, как оба поняли, что длить поцелуй невозможно, иначе произойдет то, что не должно произойти в привратницкой.

Сухово-Кобылин подхватил молодую женщину на руки (ему, высокому и сильному, она показалась легка, словно перышко!) и, обходным коридором, минуя главные комнаты, где мог наткнуться на прислугу, сестер, а самое ужасное – на матушку, пробежал в черные сени, а оттуда – к себе в комнату, имевшую отдельный выход на заднее крыльцо. Обычно Сухово-Кобылин, как бы поздно он ни возвращался, этим ходом не пользовался, потому что ленился объезжать дом и отпирать двери самостоятельно, предпочитая разбудить швейцара (на то и господа, чтоб людям спать не давали!), ну а сейчас он вознес небесам благодарность за то, что у него есть отдельный ход.

Дама уткнулась в его грудь, проворно расстегнула сорочку и теперь мелкими обжигающими поцелуями покрывала шею.

Сухово-Кобылин едва держался на ногах.

Вбежав в комнату, он опустил даму на пол и проворно запер обе двери. Он знал, что не встретит сопротивления, когда будет ее раздевать, – боялся только, что сам раздеться не успеет, а исторгнет свое неодолимое желание даже прежде, чем коснется ее. Он никогда, чудилось, не испытывал такого любовного нетерпения, ему хотелось рвать на части свою и ее одежду, но, отвернувшись от двери, Александр едва не лишился сознания от восторга: дама не стала тратить времени, она нагнулась над столом и приподняла свои юбки. Сухово-Кобылин схватил их в охапку, обнажая ее бедра, поспешно спустил брюки – и с мучительно-блаженным стоном удовлетворил свое желание, слыша ее ответный стон и с изумлением ощущая, что она не только дает ему наслаждение, но и получает то же самое. Луиза всегда притворялась, это его злило, но она… она была искренна в своем восторге, так же, как и он!

Это первое совокупление дало им крохотную передышку, необходимую для того, чтобы поспешно раздеться. Вслед за этим они упали в постель Сухово-Кобылина, которую не покинули бы никогда, если бы это зависело только от них. Впервые в жизни и Александр Васильевич, и Наденька испытали блаженство разделенной, обоюдной страсти. Они подходили друг к другу, как перчатка к руке, как ножны к мечу! И они поняли, что отныне их ничто не разлучит!

Оба даже не вспоминали при этом – она о муже и дочери, он о Луизе, – и уж, конечно, они не вспомнили о том сонмище влюбленных, которые и до них давали друг другу подобные клятвы…

И где они теперь? И где их клятвы?!

* * *

В упомянутом доме на углу бульвара Монмартр и улицы Ришелье на первом этаже находилось кафе Фраскати – очень модное, как были модными все итальянские заведения в Париже того времени. Буквально через несколько месяцев после того, как произошли описываемые здесь события, особняк снесли, повинуясь каким-то неведомым законам градостроительства, но пока он еще стоял, и расположенное в нем заведение Фраскати было необычайно популярно.

Здесь подавали мороженое, равного которому не едали даже знатоки, которые предпочитали проводить время не на Елисейских полях или в Тюильри, а на Корсо или на площади Треви! Говорили, что Фраскати собрал все лучшее из итальянских рецептов и создал свой собственный, который и вызывал всеобщий восторг. Ходила шутка, мол, в свое мороженое Фраскати добавляет гашиш, который вызывает у тех, кто попробовал это мороженое, желание отведывать его снова и снова. Впрочем, Теофиль Готье, бывший среди модного света признанным экспертом из-за своей знаменитой новеллы «Клуб любителей гашиша», уверял, что никаким гашишем тут и не пахнет. Ни в прямом смысле, ни в переносном.

Несмотря на это, а может быть, благодаря этому в кафе всегда было полно народу – мужчин, дам, детей, от столика к столику проворно сновали гарсоны, все были слишком заняты гастрономическими ощущениями и болтовней – и никто, конечно, не обращал внимания на людей, которые не искали свободных мест за столиками, не торчали перед витриной, решая труднейшую проблему, сколько шариков и какого именно мороженого заказать, а поднимались по узкой боковой лестнице на второй этаж. Здесь, за плотно закрывающимися дверями из тяжелого, непрозрачного богемского стекла чуть не круглыми сутками шла карточная игра, к которой порой присоединялись и люди из самого высшего парижского общества, и иностранцы, искавшие в Париже – этом благословенном рассаднике всех грехов! – самых острых ощущений.

Почему шли к Фраскати не только за мороженым? Строго говоря, в Париже было немало более или менее известных игорных домов, однако ходили слухи, что у синьора Монти, крупье Фраскати, выиграть почти невозможно. Испытать удачу – изведать это волшебное почти! – находилось много желающих, и некоторым иногда действительно везло, особенно на первых порах…

В числе таких временных удачников оказалась и Лидия Нессельроде.

Впервые она заглянула к Фраскати с Марией Калергис, которая, кажется, знала всех на свете и была на дружеской ноге со всеми игроками. Неизменно приветливая, не огорчаясь проигрышами, не впадая в восторг от выигрышей, Мария в азарт никогда не приходила и откровенно скучала, а потому появлялась в игорном зале все реже и реже, а потом Лидия стала туда приходить одна. Конечно, ей доводилось слышать, что бывали такие несчастные люди, которые оставляли на зеленом сукне все свое состояние, но она оставалась искренне убежденной, что это просто неудачники. Она же по праву рождения и положения принадлежала к числу безусловных любимчиков судьбы, а значит, ей непременно повезет.

Первые выигрыши укрепили Лидию в сем убеждении, и она почувствовала себя до смешного счастливой и независимой. Честно говоря, ей изрядно надоело находиться в постоянной зависимости от щедростей мужа. Конечно, о, конечно, он должен, он обязан содержать жену, но разве порядочный муж станет беспрестанно требовать отчетов в том, на что потрачены деньги?! Лидия выросла, имея в глазах пример родителей. Арсений Андреевич в жизни с Аграфены Федоровны ничего подобного не спросил: ну просто потому, что не осмеливался! А вот Дмитрий Карлович осмеливался, и Лидию это изрядно нервировало во время их совместной жизни. Конечно, в Париже о ее тратах никто не допытывался. Дусенька Алексаша на это права не имел, ибо денег ей не давал – они у него случались раз от разу, едва хватало на театры-концерты-букеты-конфеты-рестораны. Эта его безденежность Лидию порой умиляла: а ведь считается модным писателем! Впрочем, по рассказам маман, ее поклонник Пушкин тоже считался модным – да еще каким модным! Солнцем русской поэзии! Лидиному любовнику-литератору и не снилась такая известность! – он вечно пребывал в долгах как в шелках. Вот и знаменитый папенька Дюма с сантима на су[13]перебивается…

Видимо, это судьба всех писателей во все времена: то удержу тратам не знать, то на спичках экономить!