Русская любовь Дюма - Елена Арсеньева

Лидия была влюблена в младшего Дюма совершенно бескорыстно, ибо у нее были свои деньги. Единственное, что удручало, так это необходимость постоянно обращаться в Banque de France, дабы получить их. Именно там находились поручительства Нессельроде, по которым обслуживали Лидию. Все служащие ее знали как постоянную и очень состоятельную клиентку, оказывали ей всяческое уважение – и она не ведала отказа в выплатах, однако в прошлом месяце порядок обслуживания изменился. С посетителей стали требовать документы!

Это не лезло ни в какие ворота, это было страшно оскорбительно! Приходит человек и говорит: «Я такой-то, выдайте мне такую-то сумму!», а в ответ слышит: «Соблаговолите предъявить бумагу, удостоверяющую вашу персону и право требовать деньги!»

По слухам, банк немедленно потерял несколько клиентов, однако податься им особенно было некуда: и крупные Credit du Nord и Credit du Sud[14], и мелкие частные банки, повинуясь распоряжению Генерального Банковского Совета Франции, докатились до того же безобразия.

Узнав об этом, Лидия пришла в ярость оттого, что жизнь грозила стать чрезмерно сложной, что теперь необходимо постоянно таскать с собой свои бумаги. Она ведь никогда не знала, сколько денег ей может понадобиться в следующую минуту, это раз, а во-вторых, она была довольно-таки растеряха и вполне могла свой ридикюль с паспортом где-нибудь забыть! Кроме того, всякая дама, носившая корсеты (а Лидия позволяла себе не надевать его только дома, в самой приватной компании!), прекрасно знала, что ей в любой миг могла понадобиться нюхательная соль. Иногда бывало так душно, но в корсете не больно-то вздохнешь! А вдруг флакончик для солей в ридикюле откроется, и эта гадость, пахнущая нашатырем, высыплется? Она ведь разъест бумаги! Чернила ведь мгновенно расплывутся!

В общем, было от чего волноваться. Однако лишь только Лидия приготовилась упасть прямо в банковском зале в обморок (ну просто чтобы досадить этим упрямым французским ослам!), как появился начальник отделения и успокоил графиню, сказав, что прекрасно знает уважаемого министра графа Карла Нессельроде, ибо тот постоянно пользуется услугами главного парижского отделения Banque de France и является одним из самых надежных клиентов. Поэтому он с удовольствием избавит его невестку от необходимости предъявлять бумаги каждый раз, как ей понадобятся деньги. Конечно, в своем роде это отступление от правил, но он готов пойти навстречу прекрасной даме и избавить ее от формальностей. Он сам будет обслуживать ее. Ей достаточно будет всего лишь предъявить… свой перстень с изумрудом.

– Какая глупость! – воскликнула Лидия. – Зачем вообще что-то предъявлять?! Вы ведь меня прекрасно знаете!

Если банковскому служащему и не слишком понравилось, что его фактически назвали глупцом, то он не подал такого виду и повторил, что это – всего лишь формальность.

– Должны же в банковском деле соблюдаться хоть какие-то формальности! – добавил он с такой очаровательной улыбкой, что наша героиня совершенно успокоилась и немедленно забыла об этом разговоре.

Прошло какое-то время. Лидия все чаще проводила вечера в игорном доме Фраскати. В это время Александр Дюма-сын был как-то постоянно занят и не мог уделять возлюбленной столько времени, сколько прежде.

Он решил воскресить несколько угасающий интерес публики к злоключениям Маргариты Готье (Мари Дюплесси тож), поставив пьесу с таким же названием, как у романа – «Дама с камелиями». Собственно, его отец намеревался сделать это в своем театре еще два года назад, однако тут разразилась революция 1848 года, парижанам мигом стало не до страданий каких-то чахоточных проституток, Исторический театр Дюма-отца закрылся. За минувшие два года Александр-младший изрядно сократил пьесу (в первоначальном варианте она должна была идти четыре часа, но не всякий опустевший желудок и переполненный мочевой пузырь смогут выдержать такую нагрузку!), вообще несколько оживил действие, и ее принял театр «Водевиль». Однако министр полиции Леон Фоше запретил пьесу: сюжет показался ему слишком смелым.

Дюма-сын, имея в авангарде Дюма-отца с его стенопробивательными навыками, кинулся к цензору де Бофору. Тот даже разговаривать не стал, припомнив, что в свое время был вообще против публикации романа из-за описанных в нем откровенных сцен.

– А теперь вы хотите, чтобы особое умение вашей героини раздвигать ноги было показано со сцены?! – возмущенно воскликнул цензор.

Оба Дюма поспешили уйти от де Бофора, испугавшись, что он запретит переиздание самого романа и вообще прикажет изъять его из книжных лавок.

Известная актриса Мари-Шарлотт Дош (ей была предназначена главная женская роль), по прозвищу «малютка Дош», чьи лебединая шея и осиная талия считались неотразимыми в официальных кругах, в своих хлопотах о постановке пьесы дошла до Луи-Наполеона, с которым познакомилась в Лондоне, еще когда он только мечтал о престоле и жил на средства мисс Гарриет Говард.

Вдохновленный воспоминаниями, император послал на одну из репетиций своего единоутробного брата, принца-президента герцога Морни, который имел некоторое отношение к драматургии. Как нам известно, его ставили даже в России, пусть в любительских театрах, но ставили же!

Герцог, человек вообще-то великодушный, но, к сожалению, очень даже не чуждый типическому пороку всех творческих личностей, а именно – зависти, потребовал «свидетельство о морали» для пьесы, подписанное тремя знаменитыми писателями, известными своей нравственностью. Дюма-сын показал драму Жюлю Жанену, Леону Гозлану и Эмилю Ожье, и те рекомендовали ее к постановке. Однако даже это не помогло: они показались Морни не слишком уж знаменитыми.

Наверное, если бы свидетельство подписали Шекспир, Корнель и Ростан, герцог Морни пьесу все равно бы не пропустил, поскольку никто из этих знаменитейших драматургов не мог похвастаться должным уровнем морали в своих собственных произведениях.

Словом, сейчас Дюма-сыну было несколько не до развлечений с милой русской дамой, он даже за обещанный роман о ней не мог взяться.

Нет, Лидия ничуть не обижалась – просто сочла себя свободной проводить досуг так, как желала.

Ведь все на свете приедается, даже любовь… Эта одна из тех прописных истин, которым поначалу никто не верит, но которые с течением времени начинают казаться совершенно очевидными. Принято считать, что в первую очередь эта истина доходит до мужчин. На самом деле случается, что женщины прозревают куда раньше. Первыми признаками такого прозрения служит у них откровенное нежелание сидеть дома и терпеливо ожидать появления своего возлюбленного. Страстное желание куда-нибудь немедленно пойти становится навязчивым. Причем пойти одной, без него. Чтоб не мешал получать удовольствие от жизни.

«Бальзак уверял, что постоянство не свойственно парижанке, – подумала Лидия. – Я не парижанка, но мне оно тоже несвойственно! Нет, я не собираюсь изменять Александру! Я его по-прежнему люблю… Вернее, почти по-прежнему. Я просто хочу немножко поразвлечься…»