Якса. Царство железных слез - Яцек Комуда

– А не стоит их – огненными стрелами? – предложил Тормас, видный мужчина в чешуйчатом панцире, в шишаке с рогами и в юфтевых сапогах с плоской подошвой. – Зажечь стрехи, встать у ворот и внезапно ударить: ведь придется же им когда-нибудь выйти.

– Великий каган послал тебя со мной как пса или сокола, для выслеживания и охоты, – буркнул Булксу. – А потому – не выходи из рядов воинов, чтобы тебя не покарали и не взяли на аркан. А если ищешь совета, то возьми мешок, который висит на луке моего седла, и принеси его сюда. Мигом!

Тормас кивнул, схватил кожаный мешок, подошел.

– Развяжи ремни.

Хунгур выполнил приказание. Лицо его чуть изменилось, когда он увидел изрезанную, окровавленную голову Милоша.

– Положи его вон там, – Булксу указал на пенек от срубленного дерева. – И отойди.

Тормас выполнил и это приказание – пожалуй, слишком поспешно. И тогда Булксу выхватил из ножен ханджар, украшенный костяной головой коня, подступил к пеньку, поднял оружие и сильно уколол голову в правую щеку.

Раздался стон, тихий, но болезненный. Хриплый. Тормас подпрыгнул, отступил, схватился за тотем с головой козла, который носил подвешенным на поясе.

– Душа предателя, – сказал Булксу, – проклятая и заклятая. Говори, что мне делать. Мы в Дружице. Засовы опущены, юрта охраняема. Как нам войти внутрь? Говори, советуй! Думай!

Голова молчала, а может, бормотала что-то по-своему. Тишина.

Булксу дернул нагайку. И щелкнул, хлестнул так, что заплетенный твердый кончик ее пал на голову Милоша, прорезал кожу на виске, опрокинул с пенька. Крик, который раздался, был ужасен и слаб, словно жалоба призрака. Потом слышались только стоны.

Булксу ткнул нагайкой в Тормаса.

– И как ты его положил, глупец! – заворчал он. – Подними, держи и не пугайся! Будет больно! – крикнул Булксу, когда брат жены поднял останки Милоша. – Будешь страдать, а я выдавлю из тебя все, что ты знаешь. Говори, как нам попасть в Дружицу!

– Не уйдет от вас никто, кто во дворе сидит. Подойдите близко-близенько. И кричите – слугам, невольникам. К ним кричите, говорите… – Булксу наклонился низко, так низко, как сумел, снял колпак, взял Тормаса за руку, приставив ухо к самым окровавленным губам. И слушал, слушал, слушал… Вдруг вскрикнул, дернулся, оторвал от себя останки, встряхнул. Голова укусила его – на ухе остался красный, окровавленный след!

– Проклятый аджем, шайтан, разбойник! – крикнул кочевник. Ударил голову о землю и пнул так, что та полетела и ударилась о дерево. Снова подскочил к голове, поднял нагайку, но Тормас его остановил.

– Стой, Булксу Онг! Утишь гнев. Это лишь голова, остаток души. Он мертв, обречен на вечные мученья. Сгорит в гневе кагана. И будет гореть вечно. А вот повредишь его – и мы ничего не узнаем…

Булксу остановился. И правда, после пинков, прижиганий, уколов, после пыток, которыми мучил он ее в лагере под Скальницей, на голове Милоша виднелось все больше ран и кровавых следов. Он подумал, что если продолжит ее мучить, то голова вконец перестанет напоминать человеческую. Потому остановился.

– Спрячь ее и вызови сюда тех слуг, которым известны хотя бы несколько слов на языке рабов, – сказал он, задыхаясь. – Пусть подойдут на выстрел из лука к аулу и начнут кричать что есть сил. Пусть кричат, пока не сорвут себе глотки.

– И что они должны кричать?

– Слушай внимательно, а потом повтори им…

4

Якса спал на лавке; был он уже великоват для детской колыбели, а потому лежал на куче шкур, накрытый толстым, мягким и теплым одеялом из горных лисов, прижимаясь личиком к лишенной глаз и костей плоской голове одного из них. Глядя на сына, Венеда почувствовала, что она на пределе сил. В голове крутились вопросы: что будет? Что случится? Что теперь?

И наконец: что же ты с нами сделал, Милош…

Дверь стукнула, скрипнула, провернувшись на деревянных петлях. На пороге стоял Прохор, мокрый от пота, держа в руках светильник.

– Ты принес ключ?

– Да, госпожа, вот он, – подал он ей толстый железный искривленный прут с проушиной, сквозь которую продернута была конопляная веревка. – Но вам нужно бы выйти к людям, обойти палисад, ворота, караульни. Хунгуры…

– Еще не ушли? Дзергонь они несколько дней блокировали. И отступали поджав хвост, когда оказывалось, что страхом и криком ворот не отворить.

– Да вы послушайте, что они кричат!

Прохор подошел к окну, отодвинул засовы, дернул, впуская в комнату холодный ночной воздух. Венеда нахмурилась. Далеко, у ворот, услышала гортанные крики. Вдруг все стихло.

– Орут слугам и невольникам, что те все погибнут, если не откроют ворота. Описывают в подробностях, что´ намерены сделать с детьми и женами наших подданных.

– Разве что?..

– Разве что положат наши головы перед отворенными воротами.

– Дай по десять палок тем из наших, у кого слишком хороший слух!

– Ты что, не понимаешь, госпожа?! Они призывают к бунту!

– Ты сам говорил, что уверен в челяди и что бунт нам не грозит. Ступай: будь внимателен и следи за стражей. До утра все успокоится. Оставь меня одну. Да, еще кое-что: приведи к сараю под палаций двух добрых коней. Чамар и Берника будут лучше всего, пусть их вычистят и хорошенько выберут землю из копыт. Оставь возле них два седла. На всякий случай.

– Да, госпожа.

– Ступай. Погоди! Сперва закрой окно.

Он захлопнул створку со стуком – так, что доски затряслись. Вышел с поклоном. Она не знала, что обо всем этом думать. Готовил измену? Невозможно! Она знала его почти двадцать лет, с того времени, как получила Милоша, владыку Дружича и Турьей Головы, в мужья. Прохор бы предал? Да кто угодно, но не он.

Она пошла к низким окованным дверям, всунула ключ в щель, долго морочилась, прежде чем отодвинула запор, открыла проход. В кладовой царил непроницаемый мрак, словно в языческом бору. Она вернулась со светом, с лампадой, от которой мрак разбежался по углам, как языческие идолы – в чащу леса от жрецов Ессы. Помещение было без окна, с каменным, неровным полом. Под стенами – сундуки, на стенах, на деревянных жердях висело оружие: мечи, старые, скандинские, для гридней и стражников, с широкими треугольными или полукруглыми оголовьями, с закругленным острием, в ножнах из перекрещенных полос кожи. Были и те, что поновее, длинные и гибкие, с острыми кончиками, заканчивающиеся круглым навершием, те, которые вешали на длинных ремнях через плечо или же на пояс.

Но этих было немного, больше всего висело тут топоров – простых, кованных из черного железа, с чуть закругленными лезвиями; она заметила и большие скандинские, с топорищами со взрослого мужчину.

Еще больше лежало тут копий – связанных ремнями в пучки, на полу, рядом с сундуками и кожаными мешками. Возле них – сагайдаки с луками и спрятанными в мешочки тетивами, колчаны, полные стрел. Все висело на колышках или лежало на лавках, в куче, присыпанное пылью и затканное паутиной. А посреди склада оружия она заметила кучу шкур, где спал Милош, не деля с ней ложа, запираясь тут, словно пустынник.