Над нами темные воды. Британские подводные лодки во Второй мировой войне - Джон Гибсон

Десять минут пролетают быстро. Командир вновь смотрит в окуляр перископа, улыбается и отдает приказ погрузиться. С судов начали бросать сети – это действительно рыбаки. Всю остальную часть дня мы проводим неподалеку от рыболовных судов. Такое соседство нас вполне устраивает, и, когда вечером, закончив работу, рыбаки медленно уходят на запад и исчезают в сумерках, мы немного сожалеем, что пришлось с ними расстаться. С наступлением темноты всплываем и видим огни рыболовных судов в окружении мерцающих звезд.

Нейтральные суда, направлявшиеся из Генуи в Гибралтарский пролив, должны были уведомлять английское адмиралтейство о своих намерениях и огибать Корсику с севера при включенном освещении. Мы находились довольно далеко от пути, предоставленного таким судам. Принимались самые серьезные меры для того, чтобы исключить возможность ошибки с нашей стороны. Нам сообщали, где находятся эти суда, их скорость, форму, размеры и так далее. Суда, соблюдавшие правила, установленные в их же интересах, не попадали в передряги. Тех, кто пытался эти правила нарушать, ждала незавидная участь. Находились капитаны, желавшие заработать на доставке грузов итальянцам и пытавшиеся вести свои суда к Корсике. Помню один такой случай.

Была теплая тихая ночь. Мы уже начали скучать на вершине знаменитого треугольника и чувствовали себя обманутыми. Не было яростных атак, о которых мечтали, мы не пускали торпеды в конвои, нас не забрасывали глубинными бомбами эсминцы. Ничего такого не было. Только вид Эльбы и Монтекристо развлекал нас, но и острова эти нам надоели, когда мы высказали все, что знали о Наполеоне и Дюма.

Мы шли на север на одном двигателе, от второго в это время заряжали батареи. Земля уже давно скрылась в вечерней дымке, даже свет ее огней не достигал нас, и от этого мы чувствовали себя очень одиноко. Было около девяти часов. Склонившись над стенкой мостика, я неотрывно смотрел вперед. В кают-компании, где работало радио, сейчас, должно быть, раздавался громкий бой Биг-Бена, но на мостике мне не были слышны эти дорогие сердцу звуки. Тихая ночь настраивала на лирический лад, но я старался не отвлекаться и отгонял несвоевременные мысли.

Примерно без пяти десять, за пять минут до окончания моей вахты, слева по носу мы заметили свечение. В других обстоятельствах мы, скорее всего, продолжили бы путь, предположив, что это светятся огни какого-нибудь рыбацкого судна, но тогда мы так истосковались по настоящей работе, что решили на всякий случай проверить это. Повернули на запад и на полной скорости понеслись сквозь тьму. Прозвучал сигнал тревоги, все спокойно заняли свои посты. Желтый свет продолжал мерцать вдали. Наша лодка, подобно ночной бабочке, кружа и подрагивая, стремительно приближалась к нему. Постепенно свет становился все ярче, пока неожиданно не разделился на части, превратившись в носовые, мачтовые и кормовые огни каботажного судна водоизмещением 1500 тонн. Хорошо был виден освещенный флаг судна. Мы не поверили своим глазам. То ли итальянцы сошли с ума, то ли война в Средиземном море закончилась. Но ничто не указывало на правильность этих предположений. Мы замедлили ход, орудийный расчет занял позицию у орудия.

Торпеды в те времена стоили около тысячи фунтов за штуку, а 4-дюймовый снаряд – около пяти фунтов. Поэтому последовал приказ: «Орудие к бою!» Темный ствол повернулся в сторону ярких огней.

В подобных случаях меня всегда очень удивляло то, что нас не замечали. Лодка наша казалась мне огромной, к тому же мы производили много шума. Однако на каботажном судне люди чувствовали себя в полной безопасности. Оно продолжало приближаться к нам, сверкая огнями, словно карнавальная машина, из труб его валил дым. Теперь судно было так близко, что нам был виден его нос, покачивающийся на волнах.

Репутация этого треугольника была такова, что мы не стали искушать судьбу. Некоторые подлодки подходили близко к небольшим каботажным судам, всплывали, чтобы обстрелять, и тут же сами оказывались накрытыми огнем, а потом их еще забрасывали глубинными бомбами. Итальянцы изобрели очень эффективное противолодочное судно «Квебек», которое доставило немало неприятностей нашим друзьям. Поэтому мы не стали медлить и открыли огонь прямой наводкой, как только судно подошло к нам на тысячу ярдов.

Первый же снаряд попал в машинное отделение, и к небу взметнулись языки пламени. Снаряды вонзались в судно каждые восемь секунд. Бой превратился в избиение. Гигантское пламя разорвало ночь, в воздухе поползли клубы черного дыма. От яркого огня корпус нашей лодки сделался красноватым. После того как тридцать снарядов со свистом ушли в цель, командир решил, что дело сделано, и дал приказ прекратить огонь. Мы повернулись и на всех парах помчались на юг. Горящее судно могли заметить с эсминцев за много миль от него. Скоро сюда налетят самолеты противолодочного дозора. Все будут искать нас. Лодка продолжала нестись вперед. Слева по борту уже начинал брезжить рассвет, справа высились темные горы. Неожиданно за кормой стало темно. Горящее судно с громким шипением скрылось под водой. Скоро волны рассеют и скроют наш кильватерный след. Ничто не будет указывать на то, что здесь погибло судно, кроме, может быть, нескольких небольших досок, которые утром прибьет к корсиканскому берегу.

Мы узнали все о потопленном судне, только когда вернулись в свою гавань. Оно оказалось нейтральным каботажным судном, и вместе с ним погибли тринадцать моряков. Мораль этой истории такова: если нейтральные суда хотят прорвать нашу блокаду, они должны делать это без бортовых огней или хотя бы без флагов одной из воюющих сторон. Окончание этой истории печальное, но справедливое.

Через несколько дней примерно в шести милях от корсиканского побережья мы обстреляли и потопили небольшой итальянский танкер. В самом этом эпизоде не было ничего особенного, но вслед за ним произошло событие, поразившее нас своей загадочностью. Больше с нами никогда не случалось ничего подобного.

Сразу после потопления танкера мы погрузились и вдоль берега направились на юг, внимательно наблюдая за небом, где в любую минуту могли появиться самолеты. Около пяти часов, когда солнце скрылось за горной вершиной, с севера на большой скорости пришел огромный эсминец. Некоторое время он покружил недалеко от нас и исчез в темноте. В наушниках гидрофона было слышно, как корабль удалялся. Горизонт был чистый. Через час стемнело настолько, что в перископ ничего разглядеть больше не удавалось. Всплывали мы только при полной темноте, поэтому решили опуститься на сто футов и немного подождать.

Патрульная подводная лодка могла всплывать только тогда, когда ее командир был уверен, что на поверхности нет других судов. Так как перископ в темноте бесполезен, приходилось полагаться на данные гидрофона. Окончательное решение о всплытии командир принимал тогда, когда гидрофонист давал добро. В эту ночь он вслушивался в звуки в своих наушниках особенно внимательно.

Где-то неподалеку эсминец, хотя он и скрылся из виду, мы не имели права рисковать.

В конце концов командир приказал всплывать. Те из нас, кто не был занят, не теряя времени, принялись разыскивать свои сигареты. Под водой курить было запрещено, и мы успели соскучиться по табачному дыму. Все шло как обычно. В цистерны с шумом стал поступать воздух, заработали двигатели, и командир исчез в нижнем люке. Мы ждали выкрика, означающего, что верхний люк открыт. Обычно за ним следовал приказ: «Можно курить!»