Сюрприз под занавес - Галина Гордиенко

Тамара показала бультерьеру кулак и с тоской подумала, что этот жест, похоже, входит в привычку. Дурную.

С другой стороны, Крысеныш с младенчества уважал силу. А уж хозяйский кулак…

Вот — пожалуйста! И сел ровнее, и строгости в глаза подпустил.

Мол, какая жратва, хозяйка? Даже не помню что это такое, клянусь любимым левым клыком. И в голове ничего подобного не держал, обычный утренний променад, зачем придирки?

Так что бог с ней, с женственностью и подобающей настоящей даме томностью во взоре!

Обожающий плотно покушать Крыс невольно перевел мысли Тамары на другие рельсы. Ей внезапно вспомнилось, что вчера вечером она осталась без ужина.

Еще бы. Едва не получила билет на тот свет. В одну сторону!

Тамара заглянула в злополучную голубую кастрюлю. Два оставшихся пирожка смотрелись до неприличия жалко. А уж одиноко! Совершенно одни в огромной пустой кастрюле.

И потом — чем они хуже съеденных собратьев?

Ничем.

Тамара оценивающее осмотрела двух страдальцев и выбрала того, что потолще. С аппетитом надкусила и пошла добывать стакан.

Дверца буфета поддаваться никак не хотела, будто что-то мешало. Или она просто туго открывается? Тамара покосилась на коробку с соком и…

Дальше все происходило одновременно, счет времени пошел даже не на секунды, а на десятые, сотые ее доли. Растянутые, как позже казалось Тамаре, до неимоверного. Каждая — длиною в жизнь. Ее жизнь.

Безобразник Крыс уже не притворялся на пороге невинным агнцем. Наплевав на тающий в воздухе нимб — а ведь Тамара его почти видела! — бультерьер занимался откровенным разбоем: уворовывал второй пирожок, легкомысленно забытый хозяйкой на столе.

Тамара в праведном гневе рванулась к четвероногому преступнику и машинально дернула капризную дверцу еще раз. Хорошо дернула. Изо всех сил.

И присела от ужаса, сбивая стоящий рядом стул и зачем-то прикрывая голову надкушенным пирожком: буквально в паре сантиметров со страшным грохотом упала тяжеленная древняя мясорубка!

Тамара заскулила: если бы она не спешила разделаться с бессовестным Крысом…

Какой идиот сунул мясорубку на буфет?! Да еще так неаккуратно, что струбцина — черт, ну, она крепится к столу!— осталась болтаться снаружи и мешала открыть дверцу!

Кто же смотрит наверх?! Любой решит — дверцу просто заело или что-то попало между створками!

Меж тем насмерть перепуганный бультерьер бросился на полусогнутых спасаться. Он в панике толкнул стол, опрокидывая пустую кастрюлю и коробку с соком. Смел по дороге остальные стулья и вазон с цветущей китайской розой. Оставил за собой позорную цепочку мелких луж, но… Не выпустил из пасти уворованного пирожка!

И зря. Нужно было бросать все. Забыв о желудке.

Удрать Крыс не успел. В дверях уже толпились поднятые с постелей гости и хозяева.

ВСЕ гости. И ВСЕ хозяева. За исключением маленькой Динки.

И в каком виде!

Впрочем, увиденная ими картина совершенно вытеснила из голов собственное неглиже.

Нужно отдать Тамаре — и Крысу! — должное. Пришедшим было на что посмотреть. По всегда тщательно убранной Верой Антоновной кухне будто смерч прошелся.

Распахнутые настежь дверцы буфета; лежащая на столе голубая эмалированная кастрюля; рядом — крышка от нее и истекающая апельсиновым соком коробка; а на полу: мясорубка, разбитый вазон, горы земли, опрокинутые стулья и прилично помятый Крысом розовый куст.

Завершали устрашающее зрелище — павшая на четвереньки Тамара, сжимающая в кулаке надкушенный пирожок, и грязно-белый упитанный бультерьер с точно таким же пирожком в пасти. Пока целым.

Оба преступника явственно дрожали. Под четвероногим на глазах потрясенных зрителей росла лужица. Тамарино лицо пылало, а правая щека оттопыривалась — проглотить откушенное не позволяли болезненные спазмы.

И на все это безобразие приходилось любоваться в скупом свете пасмурного питерского утра!

* * *

Тамаре до самой смерти не избавиться от позора. Немая сцена в кухонных дверях навечно выжжена в ее памяти. И будет сниться в кошмарах.

Эдакий калейдоскоп из ошеломленных лиц. Взгляд Тамары затравленно метался по ним.

Как Тамара не провалилась сквозь землю?!

Своеобразные стоп-кадры. Забыть бы.

Изумленное и испуганное лицо Софьи Ильиничны. Она почему-то в смешном чепчике, Тамара раньше такие лишь в фильмах видела. Рубашка белая, льняная, до самого пола. А из-под нее носы вишневых бархатных шлепанец.

Озадаченные физиономии Натальи и Петра.

Наталья — в строгой, почти мужской пижаме темно-голубого цвета. Жидкие волосы заплетены в две тонкие косички, что Наталью удивительно молодило. Она смотрелась едва ли не ровесницей Элечки.

Петя — в смешных широченных трусах. Желтых, в мелкий черный горошек. Никак Тамара не ожидала увидеть на нем ничего подобного.

И ноги у него кривые. Кривые и волосатые.

Элечка ошеломленно рассматривала кухню, и губы ее беззвучно шевелились. Глаза растерянные, непонимающие. На ней шелковая полупрозрачная ночная рубашка в кружевах и оборочках. На голове бигуди. Яркие. Оранжевые.

«Разве в наше время спят на бигудях? — отстраненно подумала Тамара.— Такие красивые кудряшки и не ее, бедолага…»

Разбуженная внезапным шумом в «святая святых» Вера Антоновна стояла впереди всех. Она судорожно стиснула руки. Глаза круглые и пустые, как у больной совы. Белесые брови двумя дугами. И рот открыт.

Тамара с ужасом уставилась на неприятно голые десна, розовые, совсем младенческие.

Оказывается, у Веры Антоновны вставная челюсть. Где-то в стакане.

А вот Электрон, как неприязненно отметила Тамара, смешным не выглядел. Ничуть. Хотя тоже прямиком из постели.

Или нет? Не спит же он в джинсовых шортах? Может, успел натянуть?

Вычленив из плотной кучки зрителей Электрона, Тамара как завороженная уставилась на него, не в силах отвести взгляда.

Тамара его ненавидела! Он… он…

Зачем он здесь?!

Прозрачные зеленые глаза откровенно смеялись. Полные губы вздрагивали. Тамара почувствовала себя полной дурочкой.

Вернее — дурой.

Зато наконец пришла в себя. С трудом поднялась на подламывающиеся в коленях ноги и невнятно прошамкала:

—Доброе утро.

Крыс жалко пискнул, дал задний ход и прижался к хозяйке. Рваные уши распластаны по плоскому черепу, голый хвост стелется по животу… Пирожок по-прежнему предательски торчит из пасти.

—Доброе? — изумленно протянула Элечка.

Наталья строго поджала губы и вновь стала похожа на завуча из Тамариной школы. Даже косички не мешали. И мужская пижама.