Святые и разбойники неизведанного Тибета. Дневник экспедиции в Западный Тибет - Джузеппе Туччи

Предание утверждает, что этому монастырю триста лет; это не ошибка, если речь идет о его основании, однако осмотренный нами храм был перестроен в относительно недавнее время. В приделах в большом количестве находятся религиозная живопись (танки) и скульптуры: одни интересны, другие менее; там же на некоторых деревянных колоннах висят доспехи и кольчуги, которые, по легенде, считаются принадлежавшими Зоравару и его солдатам, по всей видимости, однако, намного более древние. Военные трофеи, хранящиеся в храмах, возможно, память о набегах, предпринятых пришедшими с севера грабителями. Бандитизм постоянно опустошал эти края, некогда, конечно, не такие бедные, как это может казаться сейчас. Как раз именно здесь, в Бунти, в этом монастыре, приютившемся в каменистом, изрезанном по краям овраге на высоте 5 тысяч метров над уровнем моря, нас достигает первая новость о набеге отряда разбойников. Страх распространяет преувеличенные и противоречивые сведения о числе бандитов. Мы же, более чем о численности, стремимся навести сведения об имеющемся у них оружии. Ограбив пастухов и уведя с собой овец, яков и коней, они вновь исчезли в извилистых ущельях к востоку от озера.

Мы вновь спускаемся в долину, к заболоченным, богатым травой пастбищам; необычно сверкая и переливаясь на солнце, они прерывают безотрадное уныние этих пустынь. Спустившись вниз, как раз под монастырем Бунти мы оказываемся на берегах большого пруда, который должен соединяться протоками и подземными речками с Манасароваром. Тибетцы дали ему особое название – озеро Кургъял (Gur rgyal), одно из четырех озер, формирующих священную тетраду: Мапан (Манасаровар), Лангак (Ракас), Кургъял и Гунчу (Guru cu dnul mo). Эта группа существовала еще до ламаизма: бонпоская космогония повествует о чудесном происхождении этих озер, которые, согласно древним легендам, вытекли из четырех яиц, упавших с небес. Кургъял истек из яйца белого, как раковина, Мапан – из голубого, как бирюза, Ракас Тал – из желтого, а Гунчу – из четвертого, также белого яйца. Перед нами явно автохтонная легенда, родившаяся в здешних краях и дошедшая до нас в рукописях, найденных мною в этом году.

Всё чаще попадаются палатки пастухов – настоящая орда, единственным убежищем которой служат шатры, где люди делят кров со скотом. Всё это скопище движется и перемещается в зависимости от того, насколько почва пригодна для его стад и отар. Мужчины – неряшливого вида, внутренне, однако, спокойны и добры; носят длинные куртки грубой шерсти, темно-красного цвета. У женщин массивные украшения на шее и браслеты из морских раковин. Волосы заплетены в многочисленные косы, к которым привязаны длинные шерстяные полоски с вплетенными в них индийскими и китайскими монетами, ракушками, кусочками бирюзы, кораллами, пряжками и серебряными пластинками. На последних изображены китайские мотивы: облака и драконы переплетаются с узорами из цветов и изысканной вязью.

Наряду с пастухами равнину населяют торговцы, тоже кочевники; их делят на две группы: «внутренних», с июля по октябрь торгующих бурой, солью и шерстью на ярмарках Гарбьянга и Дхарчулы, и «внешних» (phyima) – кочевников северных плоскогорий Чантанга, прибывающих лишь на ярмарку Таклакота.

Было бы преувеличением сказать, что гомпа Сералунга[25] украшает Манасаровар. Он находится в одной из небольших долин, далеко от берегов озера, и чтобы добраться до него, необходимы постоянные подъемы и спуски по холмам и гребням, чередующимся с унылым однообразием. Это самый восточный из всех монастырей региона. Большое здание, вокруг которого столпились в странном беспорядке каменные домишки и лачуги. В отличие от посещенных ранее монастырей, монахов здесь гораздо больше. Дикие и неухоженные лица смотрят на нас с удивлением и подозрением: очевидно, что в этих местах никогда не видели европейцев. Однако стоит мне начать говорить на их языке, как я уже испытываю трудности, пытаясь не допустить того, чтобы они вошли в мою палатку, начали трогать с любопытством мои вещи, в особенности же, чтобы они не приближались к моей походной кровати и не оставили бы там некоего чесоточного «воспоминания» на память о своем энтузиазме.

Монастырь принадлежит секте дигумпа, одной из многих школ, на которые разделились кагьюпа, последователи Миларепы. Здесь нет ничего интересного: книг мало, монахи невежественны. И в этом монастыре есть свой воплощенец, по имени Кончок Стенцин (dKon mchog bstan cadsin), но сейчас он путешествует, посещая другие свои монастыри.

Для каждой часовни, которую мне показывают, жертвую, по своему обыкновению, одну рупию на священную лампаду. Действительно, паломники, как только они допущены к посещению храма, должны возжечь так называемую марме или чоме, то есть лампаду, пожертвовав сумму, соответствующую их экономическим возможностям, хранителю святилища. Он принимает деньги и зажигает одну из лампад, которые почти всегда стоят в ряд на алтарях. Эти лампады сделаны из меди, латуни или серебра, чаще всего в форме кубка, и заполнены сливочным маслом, в которое воткнут фитиль.

Монахи Сералунга не привыкли к столь щедрым пилигримам и, забыв обо всякой щепетильности, оставив какое бы то ни было недоверие, насели на меня, проведя по всем часовням и приделам, реальным и вымышленным, увлекая чуть ли не силой ко всем алтарям. Визит, без сомнения, недешев, однако лишь только таким путем завоевывается доверие этих подозрительных людей и можно быть допущенным к тайнам их душ и религии.

Два дня продолжалась буря; муссоны перевалили через гряду Гималаев и обрушились ливнями, сделавшими переходы трудными и опасными, как например во время нашей переправы вброд через Брагчу[26], крупную речку, впадающую в озеро. Кайлас, которым несколько дней тому назад мы любовались в сиянии света, скрыт за серой завесой грозовых облаков; к югу, почти напротив него, непрекращающийся рокот грома отражается в ущельях Гурла Мандхаты. Озеро взволновалось, яростно обрушивая на песчаные берега свои волны. Вчера ливень шел с такой мощью, что мы не смогли добраться до монастыря Ньерго[27]: поздно вечером мы расположились на берегу озера в урочище, которое пастухи называют Нимабенди. На юго-восток – долина Брагчу змеится травяной полосой, огибающей прихотливые извивы Гурлы.

Сегодня утром менее чем за два часа добираемся до монастыря Ньерго – это маленький, низенький гомпа, без монахов, вверенный попечению старенького хранителя, который демонстрирует нам с любезной учтивостью все часовни, оставленные под его присмотром. В центре главного святилища нахожу изображение Падмасамбхавы вместе с его двумя женами – Мандаравой и Ешегьяцо (Yfe ses rgya mtsho), а на алтаре – великолепное, покрытое позолотой бронзовое изображение Хеваджры в мистическом соитии со своей божественной энергией. Как я уже писал в других своих сочинениях, подобное соитие не заключают в себе ничего непристойного: перед нами символы, призванные передать полноту блаженства высшей сущности, являющейся неразрывным синтезом силы и действия, представленных соответственно богиней и богом. Их соединение выражает собой вселенную в целом, в ее бытии и становлении.