Святые и разбойники неизведанного Тибета. Дневник экспедиции в Западный Тибет - Джузеппе Туччи

Разбиваем лагерь в Баркха[30] – один дом и множество шатров. В доме располагается вместе со своими солдатами тарджум, что-то вроде супрефекта, имеющего в основном полицейские функции; к востоку от Манасаровара есть еще один супрефект, в Токчене.

Как раз вчера вечером поймали четырех разбойников: двое из них бежали ночью, проделав отверстие в тюремной крыше; двое других предстали перед судом. Судья собрал знатных лиц, чиновников и солдат – ни по одежде, ни по облику невозможно отличить солдат от разбойников. Обвинение, никакой защиты, нескончаемый панегирик добродетели, заставивший сойти слезы раскаяния на лица злодеев, и, наконец, двести ударов плети о спины виновных. Украденное не возвращено пострадавшим, увеличив доходы префекта полиции.

Во время нашей стоянки в Баркха прибывает огромный караван яков. Приехал Юндсон – купец, торгующий от имени государства: он продает в основном китайский чай, торговля которым в Тибете является государственной монополией. Купец пользуется привилегиями высокопоставленного чиновника: там, где проходит его караван, люди не только вынуждены покупать у него товар по его собственным ценам, но и обеспечивать его необходимым транспортом.

Шатры кочевников попадаются всё чаще: мы находимся на большой, покрытой травой равнине, которая некогда называлась Гунтанг, а сейчас называется Баркха. Именно здесь, в семье пастухов, появился на свет один из наиболее значительных деятелей ламаистского Возрождения – Бронтон, ученик индийца Атиши, ставший, так же как и учитель, апостолом буддизма в Стране Снегов.

Он не был одинок: среди таких же орд, кочующих со своими палатками по бескрайним равнинам к югу от Кайласа, буддийская мысль нашла некоторых из своих первых интерпретаторов, которые перевели на тибетский ряд самых выдающихся трудов индийского тантризма и других мистических школ. И действительно, невозможно представить себе землю, которая могла бы в большей степени приблизить человека к соприкосновению с вечностью. Это унылое бескрайнее пространство, цепи гор, словно не имеющие конца, пробуждают в душе непреодолимое устремление к отречению от мира. Есть места, где Бог, какова бы ни была сила, которую мы нарекаем этим именем, запечатлел очевидными знаками свое всемогущество. Равнина у подножия Кайласа – одно из таких мест: то, что здесь появились на свет некоторые из великих мистиков Востока, а другие пришли сюда, чтобы жить тут, – естественно. Окружающее – словно необъятный храм: горы – его столбы, небо – купол, и алтарь – земля.

После нетрудного и краткого перехода прибываем в Дарчин[31]. Дарчин – отправная точка для обхода пилигримами Кайласа – представляет собой большую стоянку, над которой сурово господствует дом префекта полиции. Этот префект обладает королевским титулом и вместе с подчиненными ему вооруженными людьми должен обеспечивать безопасность караванов и паломников.

По прибытии мы наносим ему визит; он посылает нам навстречу слуг и солдат. Прием проходит в полумраке комнаты, являющейся складом, приемной, храмом и спальней одновременно. Чиновник одет в куртку темно-красного цвета; волосы собраны в узел на затылке. Префект кажется монахом: суровые черты лица, скупые жесты; говорит только на бутанском диалекте, которого никто не понимает [23]: один из его людей, являющийся, должно быть, администратором, поддерживает контакты с внешним миром, используя лхасский диалект.

Невозможно понять, каким образом живут эти тибетские чиновники: пребывая в затворе в своих крепостях, они почти никогда не выходят на свет; никто их не видит, никто не приближается к ним. Как они проводят свой день – загадка. Наиболее образованные читают жизнеописания святых и теологические трактаты, начальство более мирского склада – играет в кости, но высунуть нос из дому, показаться на свет божий и подышать свежим воздухом – никогда! В прихожей хранятся оружие и плети, ожидающие своего часа, чтобы опуститься несколько сот раз на спины виновных.

Дарчин – это место торговцев и паломников; здесь находится последняя лавка Нандарама, самая северная из всех. Люди из Алморы, Техри, что у непальской границы, кочевники Чантанга и Кама обменивают товары, заключают сделки и просят милостыню. На холме, господствующем над селением, в великолепных шатрах располагается богатый купец из Лхасы, прибывший с целью духовного очищения на эту святую землю вместе со всей своей семьей и многочисленной челядью. Больные, прокаженные, грязный, в лохмотьях, люд – угнетающие картины нищеты и страждущей плоти. Монахи и миряне, аскеты и разбойники, коварство и святость сосуществуют и здесь, на беспредельном пространстве этих пустынь. Тут представлены все религиозные течения: бонпосцы – последователи архаичной религии Тибета, буддисты всех толков и индуисты с равной степенью веры и почитания стекаются к основанию священной горы от самых далеких пределов. Различия между религиями стираются – противостояние доктрин и теологий, заложивших вековое соперничество, исчезает: присутствие Господа уничтожает в синтезе веры различия, которые начертал рассудок. В подобных местах Господь ощущается – нет более нужды в словопрениях о Его атрибутах и Его субстанции.

Наш лагерь рядом с лагерем индийских паломников. Их число постоянно увеличивается: каждый день прибывает какая-нибудь новая группа. Тяжесть пути и суровый климат не сломили этих людей. Увидев их исхудавшими, еле одетыми и столь изнуренными, можно подумать, что они находятся на грани жизни и смерти, но неугасающее пламя богопочитания обороняет их от жестокости ветров – плоть безоговорочно подчиняется царству духа. Паломники не чувствуют даже необходимости во сне – в палатках собираются наиболее способные к чтению молитв и пению священных гимнов вплоть до глубокой ночи.

Священный Кайлас

Они никогда не путешествуют без проводника, но для этих людей проводником является не тот, кто знает местность, может найти место для лагеря или избежать опасности нежелательных встреч. Все эти практические детали паломников не интересуют: отправляясь в путь к святым местам, они вверяют свою судьбу в руки Господа. Проводники это садху, те, кто в Индии и Тибете от учителя к ученику передают сокровища духовного опыта, – подвижники, отрекшиеся от мира, не имеющие себе равных испытатели бездонных глубин нашего «я», достойные восхищения пробудители дремлющих в нем сил и опытные исследователи сокровенных и в то же время неоспоримых связей, соединяющих психический мир с миром чисто телесным. Но и в Индии, и в Тибете их осталось мало: многочисленные аскеты-самозванцы, которые бродят по индийским равнинам и зарабатывают себе на жизнь, спекулируя на доверчивости народа, являются лишь жалкой пародией по сравнению с этими немногими благородными личностями, принадлежащими миру, который медленно исчезает. Чтобы увидеть их, необходимо побывать здесь, под сенью горы Шивы или на берегах озера Брахмы. Когда паломники встречают одного из них, то уже не отстают от него, следуя за ним любой ценой. И тогда он становится духовным средоточием этой малой странствующей по святой земле общины. Именно духовным центром, так как в традиции Востока садху есть живой бог, точнее, Сам Господь. Не то или иное из тысяч божеств, которые населяют бесчисленный олимп индуизма и буддизма «Великой Колесницы», но Сам Бог. Он есть изначальная сущность всего, «сознание света», как называют его люди Востока, единосущность бытия и сознания, которая проявляет себя, извлекая все вещи на свет и принимая их обратно в свое лоно, пропустив через драму жизни, – драму необходимую, так как не может быть палингенезиса без предшествовавшего ему генезиса, если в полном сознании не реализуется тот длинный путь возвращения, для которого то, что находилось в сознании Господа, развернулось в видимую и осязаемую реальность жизни.