Святые и разбойники неизведанного Тибета. Дневник экспедиции в Западный Тибет - Джузеппе Туччи

Эта скульптура – непальской работы и, видимо, была отлита не позднее XV века. Она является одним из самых выдающихся произведений искусства, встреченных мною до сих пор в монастырях Пуранга. Не менее интересны некоторые терракотовые скульптуры (tsha sku), которые изображают с большой реалистической убедительностью великих подвижников и учителей секты. После внимательного осмотра этого небольшого, но интересного монастыря сакьяпа продолжаем наш путь по направлению к Труго – наиболее известному месту и монастырю Манасаровара. Такое название означает в своем самом распространенном написании «врата купальни»[28]. Это говорит о том, что здесь должны были совершать, по самой древней традиции, первые омовения в священных водах. Двумя путями воздается почитание озеру Брахмы: погружением в его воды и обходом его по часовой стрелке; воздаяние, которое проистекает из этих действий, приводит в рай Брахмы, так как, по хорошо известному принципу индуистской и буддийской религиозной психологии, каждый присоединяется к тому духовному плану, к которому он устремился со всей искренностью своей веры.

Сейчас здесь остался лишь монастырь, рядом с ним появилось небольшое селение: пять-шесть сложенных из камней домиков, в которых живут в зловонном общежитии люди и скот. Всё население бедно и состоит из мелких торговцев, паломников и попрошаек, пребывающих в нищете и убожестве.

В двух-трех домах вблизи от монастыря возник один из многочисленных скромных базаров, которые Нандарам открывает летом на караванных путях и в местах паломничества. Везде вокруг разбросаны шатры пастухов, торговцев и пилигримов – людей, стекающихся со всех концов Тибета, но в особенности из Кама, то есть восточной провинции, у самой границы с Китаем, поставляющей, похоже, наибольшее число кочевников и нищих.

Известия о разбойниках, дошедшие до нас в Бунти и подтвержденные затем в Сералунге, становятся всё более конкретными. Они задержали и ограбили некоторых наших караванщиков, выпасавших в долине яков; завтра грабители должны спуститься в деревню. Главарь банды гордится своим княжеским происхождением. Возможная встреча с разбойниками Кайласа, о которых мы столь наслышаны, увлекает нас. Пустыня утомляет своим монотонным однообразием и молчанием; после пастухов и лам увидим, наконец, другую категорию людей. Нандарам опасается за свои товары на базаре; слуги-кашмирцы напускают на себя смелость, однако заметно нервничают. Кочевники прячут в монастырях свое наиболее ценное имущество, ячмень и шерсть. Грабители уважают монастыри, хотя, возможно, здесь больше страха, чем уважения. Ужас перед неведомыми и прославленными силами лам и колдунов велик: лучше не вступать в состязание с невидимым миром. Один чиновник, являющийся представителем самого губернатора Пуранга, предусмотрительно ретируется за стены монастыря. Мы остаемся в лагере, принимая в то же время меры предосторожности. У нас четыре пистолета и карабин с крупнокалиберными патронами. Великолепный чехол из красной ткани скрывает, словно какое-то особое оружие, старое фитильное ружье. Необходимо произвести впечатление. К тому же, при том что у нас нет недостатка в хорошем оружии, только мы двое, капитан Герси и я, умеем им пользоваться.

17 июля в шесть часов прибывает банда разбойников. На перевале, возвышающемся над лагерем, показывается авангард: огромные стада яков, табуны коней и тысячи овец, похищенных в набегах и грабежах. Вооруженная группа появляется позже – около 30 всадников: кожаные куртки и длинные остроконечные шапки. Первое, на что обращаю внимание, это оружие: к счастью, у всех тибетские ружья, столь длинные, что требуют для произведения выстрела установления сошки, затем зажжения фитиля и удара кремневым замком. Даже если соотношение людей один к пятнадцати, можно удержать позицию. С храбрым видом выдвигаемся навстречу отряду. Герси устанавливает треножник кинокамеры, берет нападающих «на прицел», поправляет аппарат и начинает крутить ручку. Ужас охватывает толпу разбойников, которые, пришпоривая коней, спасаются паническим бегством. Мы наблюдаем, как они исчезают в облаке пыли на горизонте.

Европейские механизмы всегда вселяют ужас: словно магические аппараты, они «сеют смерть и порабощают жизненную силу». Наведенный издалека по нашему приказу объектив, словно ствол пулемета или недвижное око адской силы, наполняет ужасом этих суеверных хищников пустыни.

Монастырь Труго находится на берегу озера. Это довольно крупный, возможно, самый большой из всех монастырей, окружающих озеро, и в то же время самый населенный: здесь живут двадцать монахов под началом доктора теологии (геше), образованного и интеллигентного. Монастырь подчиняется кампо Шимбулинга в Таклакоте.

Несмотря на то что он был разграблен и разрушен бандами Зоравара, кое-что сохранилось: деревянный оклад одной из рукописей высшего буддийского гнозиса и некоторые танки. Однако я должен признаться, что до сих пор мне не удалось увидеть ни одного произведения живописи, по стилю и древности приближающегося к работам из Гуге. Все танки здесь исполнены в обычной манере, то есть в том стиле, который зародился в Тибете благодаря слиянию индийской и китайской традиции с поочередным преобладанием той или другой.

Центральное изображение в главном алтаре представляет Цзонкхапу с двумя его основными учениками. В расположенных вокруг красных книжных шкафах находится «Великая Матерь» [22], тибетская книга высшего гнозиса в своем расширенном издании в сто тысяч строк.

Мне удается, однако, найти чарчаг, то есть путеводитель, который в схематической форме повествует об истории, легендах и разных событиях в жизни монастыря. Так как это единственный существующий экземпляр, я не могу купить рукопись и должен довольствоваться полным ее воспроизведением на четких фотографиях, потребовавших всего терпения и усердия капитана Герси.

Рано утром оставляем Труго; проходя вблизи шатров разбойников, видим, как на плавно поднимающихся склонах Гурлы тысячами пасется украденный ими скот. Мы поворачиваем на север, минуя становящиеся всё более узкими берега озера; его волны разбиваются об отвесные скалы. Тропа поднимается по скалистым утесам и приводит нас в первые часы пополудни к Госулу – последнему из возведенных вокруг священного озера монастырей. Госул – таково, во всяком случае, обычное имя, которым называют его паломники и местные жители, в то время как в рукописях встречается написание Гонцог[29] – еще один пример постепенного замещения в топонимии Западного Тибета местного языкового субстрата названиями санскритского происхождения.

Монастырь Госул возвышается, словно крепость, на отвесной, нависающей над озером скале. Он также зависит от Шимбулинга: здесь всего лишь один монах – благородная фигура аскета, проводящего почти всё свое время в медитации, в самом темном углу часовни. Гомпа не очень древний, однако с деревянных столбов храма свисают великолепные танки, а на алтарях восседает сонм статуй всех стилей. Покой этого уединенного места нарушается криками группы индийских паломников, которые, спасаясь от набегов разбойников, попросили убежища под святой сенью монастыря. Они располагаются в прихожей, на кухнях и в чуланах; у них нет никаких вестей об одном из своих товарищей, имевшем при себе их деньги. Может быть, он отстал? Попал в засаду разбойников? Два других паломника подверглись нападению кочевников, которые отобрали у них запасы муки и даже белье.