За сокровищами реки Тунгуски - Максимилиан Кравков

И чем дальше плыли наши разведчики, тем все более затруднительным оказывалось их положение!

За одну только ночь горная речка, вероятно вздувшаяся перед этим от случайного дождя, совершенно обмелела. Между илимкой и выходом в глубокую Тунгуску на полкилометра тянулась непроходимая мель…

— Попали в мышеловку! — пробормотал Николай.

Рулевой только махнул рукой и прибавил:

— А завтра и на лодке здесь не проехать!

Профессор был в полном отчаянии.

— И подумать только: из-за нелепой моей неосторожности сейчас прерывается вся наша работа!

Так повторял он, залезая по колено в воду и руками ощупывая державшую судно мель.

Созвали общий совет.

Предлагались разные средства: прокопать канаву в русле, подвести под илимку катки, освободить ее от груза.

Но при обдумывании все проекты неизбежно отвергались! Канаву, моментально засасывало бы песком и илом, а тащить полкилометра тяжесть более чем в двадцать тонн было признано непосильным. Разгрузка судна ни к чему бы не привела, потому что даже пустое оно достаточно плотно сидело а засосавшем его песке.

Наконец, на постороннюю помощь рассчитывать было нечего. Экспедиция находилась в 700 километрах от Туруханска. На этих пространствах только изредка попадались кочующие туземцы да стояли две кооперативные фактории.

Был уж конец августа и ночи стали холодными. А в середине октября по Тунгуске наступает настоящая зима.

— Самим нам выплыть нетрудно, — сказал профессор, — для этого у нас имеются две лодки. Если бы можно было устроить плот, то мы бы не горевали! К сожалению, здешняя чахлая тайга сплошь состоит из лиственницы. А известно, что даже сухая лиственница настолько тяжела, что почти тонет в воде. Поэтому сделать надежный плот, который поднял бы наше имущество, наши очень ценные коллекции, мы не можем!

Все чувствовали, что профессор говорит правду. Всем очень хотелось возражать и спорить, но возражать, к сожалению, было нечего. И поэтому молчали.

Тогда профессор предложил:

— Мы должны как можно скорей выбраться в Туруханск. Там, связавшись с Карской экспедицией, я может быть сумею получить из порта Игарки моторный катер, с новой илимкой. Катер быстро сможет подняться до этой речки, и мы перегрузимся на другое судно.

Тут уж начали возражать. Как же можно было бросить в тайге работу целого лета, все нужные для промышленности и науки коллекции!

Но потом, чем более обдумывали предложение, тем более правильным оно казалось. Это был очень рискованный, но в то же время и единственный шаг к спасению экспедиции! И, как это ни было тяжело и грустно, после обеда начали сборы.

Не выдержал Николай и сказал:

— Я хочу остаться с илимкой. И Петька тоже хочет!

После этого подошли Иван Николаевич и лямщик Володя и заявили, что они также желают остаться на илимке.

Профессор просиял:

— Дорогие товарищи, — сказал он, — откровенно говоря, я так и думал, что среди нас найдутся охотники взять на себя охрану судна. Но сам я не хотел пока этого предлагать, потому что совершенно не уверен, что мне удастся получить катер и выручить вас. А тогда перед вами встанет необходимость северной зимовки! И сейчас я предупреждаю об этом!

— Провианта нам хватит, — ответил Николай, — а когда станет невмоготу, мы уйдем отсюда за 300 километров, на ближайшую факторию. А там, может быть, и перезимуем.

— Я думаю, что парень прав, — поддержал Иван Николаевич, — все мы, четверо, к тайге привычны и, хотя путь отступления на 300 километров будет очень нелегким, мы его все-таки одолеем!

— А зато, — прибавил Володя, — груз будет всегда на глазах. Мало ли что может случиться? И пожар лесной и наводнение, всякие случаи могут тут быть…

— Пусть будет так, — сказал профессор, — и поочередно пожал каждому руку.

Невесело глядел Иван Николаевич на уплывающие за дальний мыс переполненные людьми лодки.

А Петя, наоборот, подтолкнул под бок Николая и шепнул:

— Теперь самое интересное и начинается!

При илимке остались две берестяные ветки[6], и оставшиеся далеко проводили на них уплывавших товарищей.

К вечеру все сошлись на покинутую илимку. Вместо привычной оживленной толкотни, там было уныло и пусто. Для четверых судно казалось слишком большим и просторным.

Согрели, по обычаю, чай и молча принялись его пить, поставив для бодрости четыре свечки. При ярком свете было все-таки веселее!

Вдруг илимка шатнулась и заскрипела. Ее качнуло, и со стола полетели и чайник и чашки.

Петя опрометью выскочил на корму.

— Падает! Илимка падает! — загорланил он что было мочи.

Оказалось, что вода в реченке настолько сбыла, что судно, очутившись на суше, накренилось и стало валиться на бок.

По команде Ивана Николаевича, несмотря на ночь, все бросились в тайгу вырубать подпорки. Уперли их в борта и в камни и укрепили илимку.

Она осталась наклоненной, ходить приходилось по косому полу, а приподнятые нары между собой и стенкой образовали закоулки, вроде ящиков. Туда желающие и могли наваливаться спать!

Практичный Петя сразу же решил заняться рыбалкой, чтобы увеличить продовольственные запасы.

На другой же день он и Володя загородили устье речки самоловами и поставили в заливчике сеть.

Первые дни проходили неплохо. Иван Николаевич обрабатывал свои дневники и продолжал исследовать руду. Николай бродил с винтовкой но хребтам и частенько добывал глухарей.

А Петя с Володей, наловив достаточно рыбы, пожелали коптить ее впрок.

Для этого они прокопали в обрыве берега печурку, обложили ее плитками камня, а сверху построили шалаш из коры и хвои. Когда в печурке раскладывали огонь, то дым валил через шалаш, густо наполняя его.

Убедившись, что печь для копчения действует хорошо, наши рыбаки развесили в шалаше слегка подсоленую рыбу, а в огонь подкладывали сырых тальниковых дров пополам с лиственничными. Получался хороший для копчения дым.

Продежурив поочереди у печи целую ночь, рыбаки угостили на утро друзей такой прекрасной рыбой, что Иван Николаевич заявил; что в жизни своей он не едал ничего «более вкусного!

Но дни шли за днями и понемногу становилось скучно. Все привыкли к движению, к постоянной смене впечатлений, а тут, сиди на одном месте, где каждый кустик надоел до тошноты!

Речонка совсем почти пересохла и лишь серединой сочилась журчащим ручейком.

Ночи стали холодными, береза желтела, листья рябины делались красными. Утрами долго держались на реке туманы. Даже в самой Тунгуске вода убывала с каждыми сутками.