Зимняя кость - Дэниэл Вудрелл

— Я папу ищу.

— Я так и догадалась.

Дом у нее был несравнимо приятнее всех, куда Ри до сих пор впускали. Все стояло там, где ему и полагалось стоять, было чистым. Мебель недешевая, вокруг камина встроены изящные книжные шкафы, много маленьких особых штришков. У стены — резной деревянный комод, на нем выставлены хрупкие фигурки из дутого стекла, множества странных расцветок и сложных очертаний. На второй этаж изгибалась лестница, и деревянные ступени у нее сверкали до самого верха. В большой комнате работал телевизор, а над спинкой дивана виднелась мужская голова. Эйприл задвинула двойные двери-гармошку, приглушить звук.

— Ну ты же знаешь, мы с Джессапом видеться перестали уже давненько.

— Я так и думала, но решила, может, вы хоть что-нибудь знаете.

— Ну, боюсь, что, может, и знаю. Интересно… — Эйприл залезла под тахту и вытащила металлический противень, на котором лежали горка травы и трубка. — Для этого мне придется раскумариться, Ри. Потерпи.

Тогда сидеть здесь и выхаживать Эйприл казалось невнятной солнечной песенкой. В голове у нее завелась блажь — и в те дни как раз попросилась на волю. Эйприл все время блевала, и по утрам ее несло, как из сточной трубы, пока однажды она не встала, пошатываясь, и не пошла лечить больных духов этого дома жженым шалфеем — мол, дом выздоровеет, и она поправится. Носила по всем комнатам синий окуриватель с песком и пучком горящего шалфея, дула дымом в углы и дверные проемы, глаза у самой закрыты, губы неслышно шепчут что-то такое, отчего у сил дыма прибавляется молитвенной мощи. Она выкуривала так призраков, чтобы дом излечился от неотступных злостей, и болей, и скверных мыслей, что липли к старым теням, впитавшимся в стены. Она развевала дым, чтобы дом поправился, чтоб сама она поправилась с ним вместе, и, пока в доме воняло свежим жженым шалфеем, здоровье растекалось от стен ей в живот, и на следующее утро ее уже не тошнило и не несло. К полудню она уже сербала водку из кофейной чашки.

— К бутылке вы по-прежнему прикладываетесь?

— Нет. Нет. Это я бросила. Теперь больше пиво да вот это понемногу.

Трубка обошла несколько раз кругом комнату, мужчина перед телевизором храпел, да и Нед спал. Дым клубился к потолку, стелился спокойным плоским слоем под люстрой. Эйприл сказала:

— Примерно когда его арестовали в тот последний раз, у нас с Джессапом маленький такой огонек опять вспыхнул. А я за несколько месяцев до того с Хьюбертом стала встречаться. Он человек хороший, мы друг другу суждены и все такое, — наверно, только твой папа всегда меня как-то особо возбуждал, поди пойми. Мы с Джессапом друг на друга наткнулись чисто случайно — у форельного места возле Роксбриджа, и он меня развеселил, поэтому на день-другой у нас опять счастье затеплилось, а потом он снова пропал. Какое-то время ни слуху ни духу, а потом, может, три-четыре недели назад останавливаюсь я в «Поилке Крукшенка» на границе штата, а он там сидит пьет. С ним три мужика, на вид потасканнее, чем даже Джессап обычно. Ну и явно не развлекаются они там, не за тем приехали.

— А один из них такой злой недоносок маленький?

— Да они все не очень добрые там были.

— Папа что-нибудь говорил?

— Я вот оттого-то с тех пор и на измене, тоскливо мне как-то: он прямо на меня посмотрел, а вид сделал, будто мы совсем незнакомы, никогда раньше меня и в глаза не видел. Потом они всей кучкой свалили, а я в дверях стояла, но он мимо протиснулся, даже не кивнул. Что-то мерзкое у них с этими мужиками было. Что-то очень не так, и я с тех пор вот в голове у себя ворочаю, ворочаю и, мне кажется, понимать стала наконец, почему он мне даже не кивнул. Защищал меня, понимаешь, тем, что не обратил внимания. Тогда-то я и поняла, что твой папа меня любил. Поняла по тому, как он от меня отвернулся.

Склон долго держал камни, но с оттепелью они соскользнули и раскатились понизу, снесли угол свиного загона, и полсотни хряков среди ночи проснулись, кинулись через внезапную брешь на дорогу. Хряки большие и любопытные, вывалили на мост и встали там, перекрыв движение. Река Твин-Форкс текла себе дальше, холодная и черная, но с желтыми потеками — это на ней ярко танцевали лучи фар. Остановиться по обе стороны моста пришлось трем-четырем машинам. Фермер с женой взяли фонарики и палки, с ними вышла собака, и они все пытались развернуть свиней, загнать их обратно через пролом в изгороди.

Гейл сказала:

— Помнишь, мы были маленькие? Когда Сомик Милтон еще свиней держал, и нам однажды велели дать им кукурузы, а мы не поняли, как это свиньи смогут обглодать початки, у них же рук нету, и сели вместе тупо на жопы, и отчистили от зернышек все эти початки? Помнишь?

— Ну.

— Мы-то считали, что делаем разумно. У меня потом чуть не месяц пальцы болели.

— Над нами потом за тот день долго смеялись.

Их грузовик стоял первым в очереди с южной стороны моста. Свиньи — здоровенные хрюкающие горбы — толкались по мосту и обочине дороги. Еще пара водителей вышла помочь фермеру с женой, но свиньи учуяли во тьме что-то свеженькое, согнать их было непросто. Нед заплакал, а Гейл сказала:

— Маленькому пососать надо, правда? Маленькому хочется молочка, а мама припозднилась сисю ему давать.

— Ты его прямо тут кормить собираешься?

— А чего нет? Молока у меня, конечно, не сколько надо, но все, что есть, — маленькому, а маленький проголодался.

Гейл расстегнула рубашку и раскрыла фасад пошире. Расцепила лифчик, спустила на живот. Вытащила из переноски Неда, и его крохотный розовый ротик прицепился к соску. Ри нагнулась, пристально разглядывая, как сосут губы младенца, рассматривая тяжелые голые груди, потом сказала:

— Ух, а здоровые у тебя дойки стали.

— Они это не навсегда.

— Я как во сне, блядь, какого-нибудь плотника, когда на них так смотрю.

— Скоро уже сдуются.

— Надо тебе сфоткаться, пока они такие.

— Да наверное. Когда сдуются, могут паршиво сплющиться.

Ри смотрела, как Гейл держит Неда — ближе невозможно никого держать, — кормит его ужином из собственного тела, а видела в них живую иллюстрацию одной разновидности будущего. Оно маячило, ожидалось, и его Ри не хотела. Ротик Неда все сосал и сосал эту грудь, будто младенец вознамерился высосать Гейл досуха. Ри сказала:

— Пойду, наверно, свиней с дороги тоже попинаю. А то мы тут всю ночь просидим.

— Смотри, чтоб не съели тебя.

— Сомневаюсь, что им понравится.

Свиньи колобродили по всему мосту, хрюкали до самого дальнего его конца, а оттуда их гнали палками. Когда их лупили, они визжали и мчались куда угодно, втыкались в перила, валили наземь людей. Ри протиснулась по мосту и тоже принялась гнать свиней: «кыш, кыш!» — к пролому в ограде. С обоих концов моста светило столько фар, что ничего толком и не разглядеть. В лучах метались визжащие горбатые тени. Ри стояла у черных поручней и, если чувствовала, что тушки бьют ее по ногам или пробегают мимо, пинала их, кричала «кыш» еще громче. Как только мост расчистили, пара свиных вожаков наконец убрели вразвалочку с дороги и повели за собой остальных в пролом.