Питбуль для училки - Галина Чередий

– Информацию полную давай, а я сам разберусь, что у нас и как, – огрызнулся я.

– Давать тебе Лена твоя будет, если будет, – пробубнил говнюк языкатый. – Так, Елена Валерьевна Крупенина, в девичестве Лопухина, состоит в браке с Крупениным Сергеем Яковлевичем, широко известным в определенных кругах как Серый. А так же как редкий отморозок, даже на фоне остальных боевиков Свана, а тот, как ты уже понял, добряков не жалует. В браке они уже восемь лет. Как поженились после школы, так и живут.

– По залету? – уточнил из-за моей спины Шаповалов.

– Нет, я так понимаю. Сыну у них всего-то четыре года. Сыну, слышишь, Корнилов. Крупенин Федор Сергеевич. Довесок у твоей Лены. В смысле, якорь тот еще. Ты ж не мальчик вчерашний – понимаешь, что это значит.

Понимаю, еще как. Ради детей женщины держатся даже за самых хреновых мужей и терпят ой как много. Годами терпят. Например, отсутствие нормальной сексуальной жизни, точнее – удовольствия в ней. А потом бросаются на первого встречного, пользуются им ночь напролет и сбегают, оставляя черт-те где даже без трусов. Так что, выходит, без вариантов мне еще разок получить мою иномирянку под себя? Или все же можно? И нужна ли мне действительно вся эта суета и весьма вероятные неприятности на мою голову? Не говоря уже о том, каких проблем я могу накликать своей настойчивостью на Ленину. Так-то просто херовый мужик в постели не самое худшее, что могут терпеть женщины из-за ребенка. Делать ее жизнь еще хуже в моих планах не было.

– Угу, понимаю. Живет она где? Работает?

– Нет, ну ты посмотри на него! Как питбуль, ей-богу, вцепился – хер челюсти разожмешь! – возмутился Андрей, закатывая глаза.

– Чья бы мычала в этом кабинете, – отмахнулся я, и они переглянулись.

– Да пойми ты, Корнилов, у тебя шанс заполучить эту Лену – только если этот Серый сам ее кинет, или сядет, или потеряется насовсем, соображаешь? Хотя… с другой стороны, сесть или потеряться всегда можно помочь.

– Андрюха! – веско пробасил Камнев. – П*здишь лишнее.

– Нет, а вдруг у нас Корнилов фартовый и ему и так свезет. Поженились еще в сыкунячьем возрасте, столько лет вместе, кто знает, может, достала этого бандюка жена старая. Восемь лет вместе с одной бабой – это до хера. У них вон модно чуть что их менять на чуть ли не малолеток.

– Восемь лет с одной тебе до хера? – внезапно напрягся Шаповалов, мрачнея и подступая к столу, за которым сидел главный трепач «Ориона».

– Ты чё, Колян! – откинулся тот на спинку кресла, изумленно задирая светлые брови. – Совсем, что ли? Где я и где эти криминальные у*бки!

– Ты мне смотри! Я тебе за Катьку…

– Э-э-э! Тормози! Я свое отженился! Один раз и сразу водолаз!

– А просто налево, значит…

– Да иди на хер, параноик! – вспылил Андрей, вскакивая, набычиваясь на Шаповалова в ответ. – Ты кому в свою семью лезть позволяешь? Вот и к нам с Катькой не лезь! У меня с ней насовсем, сто раз уже говорил.

Да, это, наверное, нелегко, когда ты знаешь своего друга как облупленного, а он берет и женится на твоей сестре. Но меня это не касается, сами разберутся. Мне бы тут со своим и в себе.

Я взял листок, что лежал на столе перед Боевым, пробежался глазами и, буркнув «спасибо», свалил из кабинета, оставляя мужиков.

Сел в свою тачку, прочитал еще раз написанное. Адрес проживания Крупениной Е.В. Почти соседи мы, оказывается, а никогда и не пересекались. Или не замечал. Нет, ее не пропустишь. Просто вечно в командировках и разъездах, в башке одна работа. Место работы – гимназия номер тридцать четыре, учитель младших классов. Училка мне обломилась. Щурилась, близорукая немного, по ходу. Очки, значит, носит. На работе уж точно. Представил мою Лену всю такую в строгой одежде, с волосами, собранными на затылке, и в очках. Член тут же ширинку подпер, яйца как в кулаке кто стиснул. Она. И гадина фантазия сразу вскачь: как на коленях она такая передо мной, а я чуть не кончаю, только контур губ ее головкой мокрой обведя. Возьмет сама, или просить заставит? Я попрошу, мне не влом. Как на столе ее трахаю, лодыжки тонкие на моих плечах, взглядом бесстыжим уткнулся между ног ей, смотрю и засаживаю, смотрю и засаживаю. А она опять, как той ночью в машине, мечется, как в горячке, гнется дугой, внутри сжимает до красных всполохов перед зенками.

Тряхнул загудевшей башкой, приводя себя в ум. Корнилов, Лена хороша, но секс – это всего лишь секс. Глаза закрой с любой, и сильно ли отличаться оно будет? Надо оно мне сейчас? Вообще?

– Вот посмотрю еще раз и решу, – буркнул самому себе в зеркало заднего вида и тронулся.

Чую, одними смотринами не обойтись. Тут распробовать надо как следует.

Я уже давно собрала вещи первой необходимости, чутко прислушиваясь к храпу Сергея, а Федька все не просыпался. Пощупала лоб: не горячий, наоборот, потный и прохладный. Бледный очень, но дышит ровно. Такой крепкий сон для него ненормален, пусть я и рада, что он не стал свидетелем произошедшей между мной и мужем отвратительной сцены. Дети такого видеть не должны. Уж не в его возрасте. Лучше никогда. Вот поэтому я и торопилась собраться, чтобы подобное не повторялось. На самом деле, после пьянок муж редко просыпался раньше вечера, и причин спешить не было. Но моя неестественная смелость испарялась пропорционально тому, как все сильнее болели ушибленные места, да и находиться с Сергеем под одной крышей уже было невыносимо. Я буквально не могла дышать. Колотило от мысли, что все может повториться. Проснувшись, Федька все равно оставался вялым и даже есть отказался. Я отнесла сумки в машину, собрала ему с собой бутербродов, постояла на кухне, колеблясь, и все же написала мужу записку. Жить с ним больше не хочу, насилие терпеть не буду, подаю на развод. Все. Что тут еще напишешь?

Сына в машину несла, он хныкал и просто опять уснул, стоило только уложить его на заднее сидение. Передернулась, назвав себя в очередной раз падшей женщиной за то, что уложила сына туда же, где буквально несколько часов назад развратничала с Михаилом. Запах нашей близости все еще мерещился мне в салоне. Запах Михаила Корнилова. Которого не увижу больше никогда.

– Малыш, вставай! – позвала уже перед домом родителей, чувствуя полное опустошение и слабость. Меня тошнило, в голове стало кружиться. Похоже, удар Сергея по лицу был весомее, чем мне сразу показалось. Или это уже нервное истощение. Но пока рано раскисать. – Федюнь, мы к дедуле с бабулей приехали, вставай, сынок.

Федька бывать у моих обожал так же сильно, как терпеть не мог оставаться с матерью Сергея. Так что мои слова сработали, и он сел, протирая глазенки.

– У тебя болит что-то, воробушек? – обернулась я к нему и вдруг осознала, что голос ломается, мне нечем дышать и вот-вот разревусь. Как же он похож на отца, все его черточки взял, моего будто ни капельки. Я это обожала прежде. И так это резало заживо сейчас. Ничего, выдержу.

– Голова, мам, – поморщился он, лохматый, с помятой щечкой.