Пирамида жива… - Юрий Сергеевич Аракчеев

в общем, я набрал шесть полос. Повесть пострадала, наверное, но не сильно.

В пятницу, однако, замом главного мне было предложено больше. Он тоже читал внимательно и сокращал и набрал-таки десять. Кое в чем наши сокращения совпали, кое в чем нет. Как я и предполагал, новый редактор почти не защищала рукопись. То есть она пыталась, но напор был очень сильный, а логика просто железная. Он умный человек, и даже мне спорить с ним было трудно.

– Вообще-то я не согласен с вами, – сказал я. – Особенно не согласен по поводу «личной линии». Не согласен был еще и на том обсуждении. Но логика в том, что вы говорите, есть. В какой-то степени я уступаю силе, но уступаю в общем-то сознательно.

– Ну, что вы, – удовлетворенно возразил он. – Я уверен, что вы потом не только со мной согласитесь, но и благодарить будете. Я уверяю вас, что Твардовский сказал бы вам то же самое. Вы зря говорите, что мне не нравится ваша повесть, она мне очень нравится. Вы даже сами, наверное, не представляете, какая это бомба. Местами рассуждения ваши просто блестящи. Не надо говорить, что вы уступаете, вы сильный человек, и в сущности не уступили ничего.

Странный был разговор, странная ситуация. Ведь они приняли повесть, формально мы были по одну сторону баррикады. Впрочем, теперь я перестал удивляться. Все было в порядке вещей. Мы – по разные стороны на самом деле, хотя они, возможно, этого не понимают. Они считают меня упрямым, несговорчивым, гоношистым, обидчивым. Они уверены, что я не за повесть борюсь, а все это мой элементарный гонор. Они на самом деле не ведали, что творили.

Стальной каркас «кюстиновской» Пирамиды высился над нами, как ни в чем не бывало. Перестройка – это легкий словесный дым, от которого конструкция даже не пошатнулась.

Верстка была подписана и сдана. Потом мне показали даже и «сверку» – то есть окончательную верстку, после наших усекновений. Пожалуй, повесть осталась живой. Раненной, остриженной, но живой. Странным было именно это, а не все остальное. Мне – удалось.

И вот интересно: потом уже, когда номер журнала со второй половиной вышел, выяснилось, что кроме моей повести и той статьи, из-за которой возникла нелепая битва, в номере есть и другие повести. Одна из них, например, оказалась настолько затянутой, нудной, изобилующей повторами, сырой, что для нее сокращения были бы просто спасением. Об этом писали потом даже в газетных рецензиях. Однако ее жесткая рука Первого зама даже и не коснулась. И еще момент пикантнейший: повесть эта была сплошная «личная линия» – написана от первого лица, повествует о чисто личных страданиях человека, «молодого писателя», которого почему-то не печатают (в журнале «Новый мир», между прочим), а пишет он исключительно о своих личных переживаниях… Правда, написана была повесть одним из членов редколлегии журнала…

Когда мой редактор вернулась из отпуска, Первый зам сделал ей выволочку за то, что она была, якобы, слишком мягкосердечна в работе над второй половиной моей «Пирамиды».

«…Отмена старой репрессивной системы в 1956 году, по-видимому, подвинула народ, как впрочем и теперь, после объявления перестройки, в центр – за правдой, за надеждой, что происходило в достаточно массовых размерах (мы не имеем доступа к данным статистики, но «мешочники» сидели на своих мешках около приемной Калинина на Моховой почти до самого конца шестидесятых), поскольку все время менявшиеся экономические курсы так или иначе были связаны с ущемлением элементарных прав даже с точки зрения непосредственно производящей личности. Экономические меры в силу своей непродуманности на местах быстро выдыхались, от политической же идеи отказаться было нельзя. Неоспоримые преимущества социализма неуклонно ставились под сомнение. Надо было прекратить эту практику путешествий к доброму столичному барину, который, конечно, рассудит, и тем самым заставить народ принять систему как она есть, отбить привычку сомневаться, а непонимающих или слишком, наоборот, умных поставить в такие условия, что они потеряют и право голоса, само желание говорить.

Кто является автором этого злодейства, кто подал саму идею, кто составлял текст, один ли это человек был, или несколько, к какому ведомству он принадлежал, мне неведомо. Действовала ли эта некая, идущая от средневековья таинственная масонская организация, было ли это происками семитов, копией с американской заграницы, прибегавшей к аналогичной системе раньше нас, или это наше родное российское творчество, так или иначе, новая схема была неповторима, народу не знакома, а потому безопасна для имевших власть.

В 1961 году была выпущена инструкция, полностью перечеркивающая всякий закон и позволявшая расправляться с любым несогласным. Называется она: Инструкция от 10 октября 1961 года. Выпущена не одним, а сразу тремя ведомствами, связанными отныне воедино в осуществлении беззакония. Два ведомства призваны были осуществлять физическое задержание жертв и их обработку, а третье не только самоустранялось от контроля, но и санкционировало в необходимых случаях это задержание. Прежнее ведомство органов госбезопасности свалило с себя грязную работу и прибегало к услугам Инструкции лишь в самых «сознательных» случаях.

Эти ведомства – Минздрав, МВД и Прокуратура СССР. В Прокуратуре тогда главенствовал Руденко, обвинитель (!) Нюрнбергского процесса. В правом углу Инструкции стоит гриф: «Совершенно секретно». А вот ее текст:

«Задерживать и помещать в психиатрические больницы граждан, проявляющих ИПОХОНДРИЧЕСКОЕ настроение к советским организациям, учреждениям, отдельным должностным лицам и строю в целом.

Отличать от этих лиц граждан, находящихся в состоянии временного алкогольного опьянения».

И т.д. еще странички на две.

И началось… Люди, ехавшие в Москву с безграничной верой в Советскую власть, на себе постигали ее сущность. Уколы, подавлявшие волю, память, разум, понижавшие мышечный тонус сильнее побоев, сомнений в отсутствии преимуществ социализма перед другими системами уже не оставляли.

Карались помещением в психиатрическую больницу и последующей постановкой на пожизненный учет:

Жалобы на работников правоохранительных органов, особенно на вымогание взяток прокурорами, нарушение ими своих прямых обязанностей в силу националистических соображений (это на местах),

Жалобы на советское здравоохранение, на работников партии и исполкомов,

Любые обобщения, связанные все с теми же сомнениями в неправильной политической линии, критикой партийного и советского руководства,

Все жалобы на нарушение законности с последующим отчаянным обобщением типа: где же она, Советская власть?

Жалобы иностранным корреспондентам…»

(Продолжение анонимного письма женщины).

Звонок из газеты

Хотя до выхода первой половины осталось немного, эйфории теперь тем более не было. Ясно, что это опять «прорыв из окружения», не больше.

Но тут мне позвонили из газеты «Московские новости», которая стала в те дни наипопулярнейшей. Ее доставали с боем, к тому же