Живым голосом. Зачем в цифровую эру говорить и слушать - Шерри Тёркл

Один старшекурсник сообщает, что планирует начать программу самосовершенствования. Он собирается “заставить себя” разговаривать по телефону. Я спрашиваю его, для чего. “Возможно, – объясняет он, – таким образом я смогу научиться вести беседу… а не проводить всю жизнь в неловкой тишине. Мне кажется, если я буду разговаривать по телефону сейчас, это поможет мне в дальнейшем”.

Это проницательное признание. Молодой человек признает, что все эти долгие часы электронной переписки так и не научили его слушать и отвечать. Получив известие о смерти, он тоже посылает электронное сообщение. В наши дни в университетах существуют курсы, посвященные беседе. Там изучают, например, как проявлять внимание к твоему визави на свидании. Или как вести политические споры. Сам факт наличия таких курсов – подтверждение того, что студенты с легкостью отправляются в постель друг с другом, а вот разговаривать им куда сложнее. Они знают о сексуальных предпочтениях партнера, но понятия не имеют, что его отец овдовел, а у сестры аутизм. Студенты вообще могут не знать, есть ли у партнера братья или сестры[59].

Работодатели уже начали учитывать уязвимость новых поколений. Некоторые фирмы открыто проверяют, способны ли потенциальные сотрудники беседовать. Вице-президент крупной фармацевтической компании рассказала мне, какой стратегией пользуется при найме новых сотрудников:

Три стула

В следующих главах я рассматриваю те виды беседы, которые подразумевал Торо, когда говорил о трех стульях в своей хижине. Рассказ начинается с бесед первого стула, то есть связанных с уединением. Уединение не обязательно означает, что человек находится в одиночестве. Это состояние сознательного ухода от общества, чтобы собраться с мыслями. Способность к уединению придает бо́льшую подлинность отношениям с людьми. Когда вы знаете, кто вы на самом деле, вам легче увидеть людей такими, какие они есть, а не какими вы хотите их видеть. Таким образом, уединение обогащает беседу. Однако нынешний образ жизни мешает нам достичь уединения.

Как уже говорилось, в наши дни одиночество считается проблемой, и решить ее пытаются с помощью технологий. Но ведь цифровая связь – скорее симптом, нежели лекарство. Она является выражением, а не решением глубинной проблемы: неудобства, которое испытывает человек, оставшись в одиночестве. Кроме того, что это симптом, постоянная подключенность меняет то, как люди думают о себе. Она формирует новый способ существования. Я бы определила этот способ так: “Я пощу в интернете, следовательно, я существую”. Мы делимся мыслями и чувствами, чтобы обрести цельность.

Чтобы чувствовать больше – и чтобы в большей степени ощущать себя самими собой, – мы выходим на связь. Но, спеша выйти на связь, мы бежим от уединения. Со временем наша способность быть наедине с самими собой и собираться с мыслями ослабевает. Если мы не знаем, кто мы такие, когда остаемся одни, то обращаемся к другим за подтверждением нашего самоощущения. Из-за этого мы уже не способны полностью воспринимать других такими, каковы они на самом деле. Мы берем от них только те куски, которые нам нужны; мы словно используем других людей в качестве запасных частей для поддержания собственного хрупкого “я”[60].

Если у человека мало опыта размышлений наедине с самим собой, ему будет трудно вынести свои идеи на общее обсуждение уверенно и авторитетно. То есть совместная работа оказывается под угрозой. То же происходит и с новаторством: оно также требует способности к уединению, а та снижается из-за постоянной подключенности.

Любовь к уединению и саморефлексии подпитывает общительность. Многие считают Торо отшельником, но он им вовсе не был. На самом деле друзья шутили, что из своей лесной хижины Торо мог слышать колокольчик, звавший к обеду в доме Эмерсона. Беседы второго стула – это как раз общение с друзьями, семьей и возлюбленными.

В наши дни родители жалуются, что отпрыски отказываются разговаривать с ними за обедом, потому что не могут оторваться от телефонов; у детей те же претензии к родителям. Родители отвечают, что у младшего поколения “нос не дорос”, чтобы жаловаться. Так или иначе, за совместной трапезой дети смотрят в телефоны. Мы оказываемся в ситуации странной ничьей, когда обе стороны в проигрыше.

В телевизионной рекламе приложения Facebook большая, дружная семья собирается за обедом. Этакий момент в духе Нормана Рокуэлла. Наши положительные ассоциации, вызванные семейным обедом, сочетают в себе миф и науку. Мы знаем, что наиболее точный прогноз успеха детей в будущем можно сделать на основании числа семейных трапез у них в жизни[61]. Обед в рекламе на Facebook выглядит именно таким идеальным семейным сбором.

Но как только взгляд пользователя устремляется к этому образу безусловного “добра”, нечто ломает этот нарратив. Пожилая женщина за столом – назовем ее “скучной тетушкой” – начинает убийственно заунывный рассказ о том, как она пыталась купить на рынке курицу. Присутствующая здесь девочка-подросток поступает вполне предсказуемо: она достает телефон и смотрит в Facebook. Экран сразу же заполняется сценами из новостной ленты девочки: друг играет на барабанах, подруга исполняет балетные па, а кто-то вообще кидается снежками. И вот девочка уже не на семейном обеде, а где-то далеко.