Живым голосом. Зачем в цифровую эру говорить и слушать - Шерри Тёркл

Это важно еще и вот по какой причине: бегство от беседы не только влияет на человека как на индивидуальность, но еще и меняет его жизнь в том или ином сообществе. Здесь я хотела бы рассмотреть три вопроса, касающиеся политических и социальных аспектов нашего нового цифрового ландшафта.

Во-первых, интернет дает нам возможность обмениваться мнениями с любым человеком в любой точке мира, но он также позволяет выстроить информационный барьер, отгораживающий нас от всех тех, кто с нами не согласен. По данным исследований, люди стараются не публиковать то, с чем могут не согласиться их подписчики, ведь всем хочется одобрения. Таким образом, технологии помогают обеспечивать еще бо́льшую ангажированность: нам становится сложнее разговаривать друг с другом, ведь мы живем в информационных пузырях, куда голоса несогласных с нами попросту не проникают.

Во-вторых, когда политика выходит в сеть, люди начинают говорить о политических действиях в контексте того, что можно сделать в режиме онлайн. Пользователей привлекает мысль, что социальные изменения произойдут, если они поставят одобрительный “лайк” или подпишутся на ту или иную группу. Та медленная, тяжелая работа, которую предполагает политика, – изучение, анализ, необходимость прислушиваться к другим людям, попытки переубедить человека с другой точкой зрения, – в этой работе легко заблудиться. Интернет – хорошее начало, место, объединяющее людей. Но политическая активность продолжается в разговорах и отношениях на протяжении определенного времени. Я уже говорила, что технологии предлагают нам иллюзию компании без обязательств, налагаемых дружбой. Теперь меня беспокоит, что они также могут дать нам иллюзию прогресса без обязательств, налагаемых действием.

В-третьих, цифровая коммуникация делает наблюдение более доступным. Для корпораций, дающих нам средства для общения в интернете (мессенджеры, электронную почту, чаты), наше общение в сети – источник информации. Они заявляют свои права на эту информацию и используют ее, как правило, чтобы лучше продавать нам какие-то товары. Кроме того, стало известно, что и правительство также сохраняет копии наших сообщений. Так размываются границы между частным общением и ежедневным наблюдением, между частным общением и его новой упаковкой, придающей ему вид товара. В связи с этим в дополнение к вопросу “Что такое близость без неприкосновенности частной жизни?” я хотела бы задать еще один: “Что такое демократия без неприкосновенности частной жизни?”

Четвертый стул

Я размышляю о “четвертом стуле”. Уже говорилось, что, когда беседа выходила из берегов, Торо выводил своих гостей на воздух. Я думаю об этом как о его четвертом стуле, наиболее философском. Поскольку сегодня мы часто рассуждаем на философские темы, назрела необходимость подумать и о том, как мы используем технологии для создания второй, искусственной природы. Долгое время мы полагали, что имеют значение те беседы, которые мы ведем с другими людьми. В последние годы эта идея оказалась под угрозой из-за компьютерных программ, искушающих нас не столько своими умными технологиями, сколько возможностью общения. Я исследую проекты новых, более камерных бесед с “социально” компетентными машинами – это направление технологий обладает потенциалом для изменения самой человеческой природы. Для меня наши беседы четвертого стула – такие, каких Торо не мог себе вообразить: появился соблазн общаться не только посредством машин, но и с ними, обращаясь к ним.

Сперва возникает Siri, цифровой компаньон, всегда готовый откликнуться. Но это только начало. Пока я пишу этот текст, в СМИ появляются все новые истории о тестировании первых “домашних роботов”, призванных стать постоянно доступными “дружелюбными компаньонами”. Эти машины будут действовать так, словно понимают, что вы говорите, и будут обмениваться с вами любезностями посредством магии симулированного выражения эмоций[65]. Но неужели мы забыли, что такое беседа? Что такое дружба? Общение с техникой – это товарищество или изоляция?

Мы утрачиваем смысл слов. Когда-то слово “ум” значило куда больше, чем все то, на что способен любой искусственный интеллект. Оно подразумевало чувствительность, тонкость восприятия, осведомленность, проницательность, разум, чутье и остроумие. И все же теперь мы с готовностью называем машины умными. “Эмоциональный” – еще одно слово, некогда значившее куда больше, чем может дать какая-либо машина. Мы привыкли характеризовать действия машин, способных выразить эмоциональные состояния или почувствовать наши эмоции, как примеры “эмоциональных вычислений”[66]. Эти новые значения слов стали для нас новой нормой, и мы забываем о старых значениях. Требуются усилия, чтобы восстанавливать утраченный язык, утраченные значения слов, а со временем, возможно, и утраченные ощущения.

На одной из конференций, где мне довелось побывать, роботов называли “заботливыми машинами”, а на мой протест пояснили: это выражение используется не потому, что роботы к нам неравнодушны, а потому что они будут о нас заботиться. Забота – это поведение. Это функция, а не чувство[67]. Казалось, что участники конференции в растерянности: почему же я проявляю такую заботу о семантике? Что со мной не так?

Вполне естественно, что слова способны менять свое значение со временем, в новых обстоятельствах. Слова “ум” и “эмоциональный” поменяли свой смысл, чтобы их можно было использовать для обозначения действий машин. Что же, теперь к этому списку добавятся “заботливый”, “друг”, “товарищество” и “беседа”?