Возвращаясь к себе - Елена Катасонова

Две большие оранжевые палатки натянуты недалеко друг от друга — для мальчиков и для девочек. На одной изображены лихие косички, торчащие в разные стороны, на другой — угольные, загнутые вверх усы. Это состроумничал толстый Мишка, лучший рисовальщик их класса.

Никого из взрослых, даже любимого всеми Геннадьевича, с собой не взяли, хотя родителям, сговорившись, наврали, что взрослые — а как же! — будут.

— Мы сами с усами, — хорохорились мальчишки на тайной сходке, и девчонки покатывались со смеху, потому что у ребят и в самом деле давно уже пробивались усики.

— А вдруг — террористы? — нервно хихикая, спросила известная бояка Наташа, глядя добрыми округлившимися глазами на Петьку — каратиста и забияку, физическую опору класса.

— Темная ты, Натка, как лес, куда мы собрались, — добродушно пробасил в ответ Петька. — Нужна им наша компания… Им подавай метро, стадионы, вокзалы.

— А хулиганы? — не отставала Натка.

— Так мы ж каратисты, верно, Димка? — подмигнул Диме Петька и, подпрыгнув, лягнул невидимого противника согнутой в колене ногой.

«Здорово! — восхитился Дима. — Надо бы и мне научиться».

— Ну, тогда я спокойна, — засмеялась Наташа, с обожанием глядя на Петьку.

Весь класс знал, что она в него влюблена. Весь, кроме Петьки.

— Но баллончики с газом, у кого они есть, возьмите, — оживился не очень-то смелый Мишка.

— А у кого их нет в наше время? — философски протянула красивая Света.

— Например, у меня, — призналась Таня, и ее глаза, обежав всех по очереди, остановились на Диме. — Если что, защитишь?

— Естественно.

Дима небрежно пожал плечами, стараясь не смотреть в эти синие, как небо, глаза, подавить внезапно вспыхнувшее смятение.

Теперь Таня сидела рядом, тесно прижавшись к Диме, на круглом длинном бревне, то и дело подставляя стакан — «плесни-ка, Дим-Димыч, еще», — вытянув ноги, положив белокурую головку ему на плечо — «ой, я, кажется, захмелела». От ее волос пахло горьковатым дымом и первыми ландышами, собранными в лесу, и это странно волновало, притягивало.

— На чем они держатся?

— Кто?

— Не кто, а что. Ландыши. У тебя в волосах. Таня довольно улыбнулась, коснулась цветов кончиками пальцев.

— Это моя женская тайна. Пахнет?

Она потянулась к Диме. Ее темные при свете костра глаза казались таинственными и огромными, душистые волосы коснулись его щеки.

— Да, очень, — сказал Дима и встал, отстраняясь от пугающей, опасной близости Тани. Но и она тоже встала.

— Пойдем в палатку? — шепнула со смешком в самое ухо. — Пока там нет никого.

Растерянный, он не нашел что ответить.

Высоко в небо взлетал, завораживая, костер, перебирал струны Серега, покачивались, возникая в ярком пламени, знакомые лица. Как незаметно и здорово он надрался, даже ноги стали тяжелыми, и ничего он уже толком не понимал.

Мягкая, обольстительная рука сжала его руку и увела прочь от костра, песен, гитары в другую жизнь — манящую, пугающую, взрослую. С восторгом и страхом, с ужасом побежденного Дима чувствовал, что готов к этой жизни и все у него получится — с маленькой, белокурой и смелой девушкой, влекущей его к себе. И не важно, что зовут ее Таня. Нестерпимая жажда мучила, изводила, но девушка — там, в темном чреве палатки — освободит его и спасет. И когда произошел долгожданный, благословенный, спасительный взрыв, когда могучая сила, распирающая истомившуюся, изнемогающую плоть, вырвалась на свободу и Дима застонал от сладостной муки освобождения, надеясь краем сознания, что звон гитары заглушит его стон, он закрыл глаза и откинулся на сооруженное наспех изголовье, чувствуя всеми клетками своего существа, что отныне без этого он жить не сможет…

— Вернемся к ребятам? — как ни в чем не бывало спросила Таня. В темноте он не видел ее лица, но голос был свеж и весел. А он не мог двинуть ни рукой, ни ногой. Лежать бы так вечно, вдыхая запах ландышей и костра.

— Подожди немного…

Дима подложил руку Тане под голову, и она уютно примостилась на его плече.

— Ты меня любишь? — выдохнула она.

— Да.

Он ответил, не думая, инстинктивно, подчиняясь нетленным правилам, выработанным давным-давно, в эпоху рыцарского отношения к женщине. Да и можно ли было ответить иначе?

— А как же Лена?

Он не успел сообразить, что сказать: чьи-то руки уже развязывали полог палатки.

— Ой, кто здесь? — послышался голос Светы. Она и в самом деле, кажется, испугалась.

— Террористы, — хихикнула Таня.

— Танька, ты? А это… — Света запнулась. — Я за кофтой, — словно извиняясь, пояснила она. — Костер догорает, холодно…

Пошарив рукой в темноте, она выудила из своего рюкзака кофту и, пригнувшись, вынырнула из палатки.

— Я пойду, — шевельнулся Дима. — Кажется, уже заливают костер.

— Ага, шипит, — прислушалась Таня. — Так как же Лена? — снова спросила она.

— Мы с ней друзья, — чувствуя, как больно, по-настоящему щемит его сердце предателя, сдавленно ответил Дима.

Зачем позвонила Света, они ведь никогда не дружили? Только за этим — чтобы открыть глаза.

— Я еще у костра заметила, как она к нему прижималась, — с непривычной для нее живостью торопилась высказаться она. — А потом они вдруг исчезли, и когда я пошла за кофтой в палатку…

Помертвев, слушала Светин рассказ Лена, и трубка была такой невозможно тяжелой, что пришлось сесть на стул и поставить на стол локоть.

— А ландыши уже есть? — придумала она, что сказать, чтобы остановить Свету.

— Ты о чем? — удивилась Света. — Какие ландыши? Ну есть, есть. Танька воткнула себе в волосы целый букет.

Опять «Танька»… Лена стиснула зубы.

— А ночью вы не замерзли? — гнула она свое. Пришлось отвечать.

— Так были спальные мешки, — с досадой сказала Света. — А утром мальчишки преподнесли нам березовый сок: надрезали кору с вечера, прикрепили к березам кружки…

— Варвары, — четко припечатала Лена. — Далось вам портить березы! Да и ландыши сто лет уже занесены в Красную книгу… Ладно, пока, бегу на маршрутку.

— Пока, — разочарованно протянула Света и повесила трубку. — Вот зануда так зануда, — сказала она.

— О ком ты? — спросила вошедшая в комнату мать.

— Да о Ленке, — скривилась Света.

Мать стояла и любовалась дочкой.

— О вашей отличнице? — вспомнила она прошлогодние разговоры. — Той, что перешла в колледж?

— Да, о ней, — недовольно буркнула Света.

— А кем же ей быть? — успокаивающе заметила мать. — Они все такие, отличницы.