Не могу остановиться. Откуда берутся навязчивые состояния и как от них избавиться - Шарон Бегли

Вернемся к Итану Смиту, сбежавшему с сеанса экспозиционной терапии.

Уверенный, что умрет без экстренной врачебной помощи, но доведенный до ужаса мыслью, что его выгонят из больницы Маклина за обращение к врачам, Смит подхватил с тротуара острый камень и разбил себе голову. В панике он сочинил историю, что поскользнулся, упал и сильно поранился, но подумал, что ей не хватает достоверности, и для большей убедительности лег и сунул голову в сугроб. Смит замерзал в снегу 25 минут, пока случайный прохожий не набрал 911. Смит наконец получил свою томографию.

Его все-таки выгнали из Института обсессивно-компульсивных расстройств, раскусив его хитрость и решив, что жестокость из милосердия — единственное, что еще может ему помочь. Родители отвернулись от него, заявив, чтобы он не смел появляться на пороге их дома во Флориде, иначе они вызовут полицию. Совершенно опустошенный, Смит снял конуру в трущобах Южного Бостона и шесть дней пролежал в кровати.

Он не просто лежал, вставая только, чтобы сходить в туалет, на кухню перекусить или к двери, чтобы получить пиццу с доставкой. Нет, Смит буквально не покидал кровати шесть дней, в течение которых не ел, не пил и мочился под себя. «Смерть казалась единственным выходом, но я не хотел умирать», — вспоминал он. Он понял, что есть лишь один способ не умереть — встать с постели и пойти в магазин на углу. Жажда жизни сумела разорвать смертельную хватку болезни. Выживание стало важнее компульсии. Лечащие врачи в Маклине приняли его назад, он терпел сеансы экспозиционной терапии три раза в неделю и снова стал дееспособным. Нашел работу в магазине гитар, познакомился с девушкой и начал жить нормальной жизнью. В 2011 г. Смит переехал в Лос-Анджелес, где ныне работает писателем, режиссером и продюсером. На Международной конференции по ОКР в Лос-Анджелесе в 2014 г. он являлся основным докладчиком.

Смит не излечился, но навязчивое желание пройти компьютерную томографию больше не парализует его. То, что он понял в лечебнице Маклина и на улицах, каким-то образом подействовало, он научился отделять человека по фамилии Смит от патологии — его компульсивной зависимости от КТ и делает все возможное, чтобы они не слились снова.

Сначала Бьянка не имела ни малейшего представления, почему считает необходимым поддерживать в своем просторном трехэтажном доме порядок как в казарме и чистоту как в операционной. Каждый стул должен стоять в определенном месте и ни в каком другом. Полотенца в ванной складываются единообразно: светлые вверху стопок, темные внизу. Посудомоечная машина загружается по строгой схеме, не допускающей отклонений: принадлежности для готовки вертикально, большие тарелки (всегда ставящиеся первыми) у задней стенки, средние впереди, чашки и стаканы поверх остальной посуды в нисходящем порядке от больших к маленьким. На кухне высокие стаканы помещаются в правой части верхней полки серванта точно над низкими, а средние — в левой части, чашки одного цвета висят все в одном месте, тогда как разномастные ссылаются в кухонный шкаф. Между тем Бьянка не фанатичная домохозяйка, уверенная, будто дом должен быть похож на натюрморт. Когда в гости приходят родные и приемные дети и внуки и все переворачивают вверх дном, она не испытывает невыносимой тревоги, как иные больные обсессивно-компульсивным расстройством при виде стула, стоящего не под идеальным прямым углом к столу. «Я знаю, что могу снова все разложить, как нужно, и не раздражаюсь, — замечает она. — Но я определенно испытываю острую потребность это сделать. Я привыкла спрашивать себя: Какую каверзу мир готовит для меня на следующий раз? Чего теперь от него ждать? Моя система дает мне контроль над происходящим хотя бы в четырех стенах моего дома».

Умеренная компульсия Бьянки со временем вышла за пределы родных стен. В годы работы настройщицей пианино она испытывала потребность перепроверять каждую ноту, в беспокойном состоянии снова и снова возвращаясь к уже настроенным, не в силах остановиться на достигнутом. В норме процесс настройки длится шестьдесят минут, но Бьянка регулярно тратила на работу два с половиной часа. Мысль о том, что какой-то тон мог втихаря сползти или подняться на волосок, изводила ее, словно жужжащий в голове комар. Ее ежеутренние процедуры также несколько компульсивны. Она каждый день встает в шесть, 45 минут занимается йогой, а затем час с четвертью ездит на велосипеде по району. «Все это полезно для меня, — говорит Бьянка. — Но главное, мне просто нравятся мои привычки. Они меня успокаивают».

В ходе нашей беседы начинают всплывать эмоциональные источники ее глубокой потребности в контроле. Бьянка росла в Европе в 1950–60-х гг. и почти ничего не решала в своей жизни, включая такие повседневные вещи, как выбор платья, стрижки или мебели для собственной комнаты. «Даже друзей и занятия для меня выбирали», — говорит она. Чувство, что ее судьба всецело находится в чужих руках, было весьма некомфортным и усугублялось тем, что она никогда не знала, «какая у меня будет мама на следующее утро». Настроение ее матери непредсказуемо менялось от неконтролируемого бешенства к сердечности и тут же к отчужденности. Из-за этого Бьянка не имела твердой почвы под ногами, той эмоциональной основы, которую создает предсказуемый родитель.

Она справлялась как умела, выработав стратегию, доведенную до совершенства еще в детские годы. Семья проводила лето на старой ферме, и всякий раз по прибытии дом нужно было проветрить, отмыть от пыли и паутины — словом, сделать пригодным для жизни, а газон постричь и прочесать граблями. Как-то раз мать дрогнула перед лицом этой прорвы дел. «Она была в полном отчаянии, и я сказала, что незачем заниматься всем этим прямо сейчас. Мы устали после долгой дороги. Можно для начала расчистить кусочек газона, вынести стол и несколько стульев и устроить уютный уголок, — вспоминает Бьянка. — Именно тогда я поняла: пусть я не могу исправить все, но, если хотя бы небольшой кусочек целого в порядке, если есть островок, где я в состоянии ясно мыслить, значит, все хорошо».

Потребность создавать островок порядка и покоя в море хаоса и смятения усилилась, когда Бьянка, двадцати с небольшим лет, переехала из Швейцарии в Соединенные Штаты. Разведенная мать-одиночка, пытающаяся найти свой путь в чужой стране, она пользовалась любой возможностью взять под контроль собственную жизнь. «Для меня стало важно, чтобы каждый предмет находился на своем месте и каждое дело делалось определенным образом даже в таких мелочах, как расстановка стульев или кофейных чашек, — говорит Бьянка. — Благодаря этому я испытываю умиротворение, чувствую, что есть вещи, над которыми я властна. Если я не имею возможности сделать все так, как хочу, то могу это терпеть, пока хотя бы в одном маленьком уголке царит идеальный порядок». В одном маленьком уголке, таком как клочок газона у стены фермерского дома! «Запустив дела, я чувствую сильный стресс и тревогу, пока не наведу порядок». Это напоминание самой себе, что она уже не маленькая девочка, чья жизнь и в большом, и в малом зависела от чужих капризов.

На рубеже тысячелетий многие психиатры начали наклеивать ярлык психического заболевания на все и вся. Люди, страстно ищущие безупречный рецепт устриц под соусом киноа или воплощение платоновской идеи чиабатты по-тоскански, уже не просто лакомки, а жертвы «синдрома гурмана», утверждает команда ученых. Разведенные отцы, забывающие перечислять алименты, из безответственных эгоистов или просто поганцев превратились в больных с «синдромом зависимости от окружения», неспособных сосредоточиться ни на чем, что не находится у них перед глазами. И вовсе не безалаберность и не привычка все откладывать на потом мешает вовремя заполнять налоговые декларации, а «нераспознанная взрослая форма синдрома дефицита внимания», согласно книге 1997 г. «Теневые синдромы» (Shadow Syndromes).