Под счастливой звездой. Записки русского предпринимателя 1875-1930 - Иван Кулаев

— Да как вы смеете предъявлять какие-то требования? Что вы сделали? Бросили все и убежали! Теперь брошенное принадлежит нам, потому что мы его завоевали.

Служащий мой пытался было объяснить, что хозяин послал его вывезти контору и хочет только выяснить, что сохранилось из принадлежащего ему имущества. Генерал снова закричал:

— Повторяю вам, ничего вашего здесь сейчас нет! Все завоеванное нами принадлежит нам. Понятно? А теперь извольте убираться отсюда подобру-поздорову.

Кто-то из военных посоветовал моему служащему обратиться к адъютанту Орлова, человеку вдумчивому и спокойному. Адъютант сразу же спросил:

— Вы побывали уже у генерала?

— Да.

— Что же он ответил на вашу просьбу?

Получив самую подробную информацию о происшедшем, адъютант сказал:

— После этого я, к сожалению, ничем помочь вам не могу. Если бы вы, перед тем как идти к генералу, повидались со мной, может быть, мне удалось бы подготовить его отнестись к вашей просьбе иначе. Теперь же я за это дело не возьмусь, потому что принятое им решение ничто не в силах изменить.

Однако мой служащий оказался человеком не робким и со смекалкой. Он умудрился поздно вечером заехать во двор, где помещалась моя контора, погрузить в кибитку все документы и благополучно вывезти их. Произошло все следующим образом. В ямщиках у моего служащего находился ловкий цурухайтуйский казак, по фамилии Кутенков, в недавнем прошлом работавший у меня в качестве переводчика монгольского языка. Дворы больших китайских усадеб неизменно имеют пару огромных ворот: одни ворота выходят на центральную улицу, а другие, не уступающие первым в величине, — на боковую; в данном случае ворота выходили в открытую степь и охранялись забайкальскими казаками. Кутенков договорился с забайкальцами, среди которых у него оказались знакомые, заехал поздно вечером со степи во двор и «похитил» контору, которая впоследствии, когда предъявлялись убытки к Китаю, оказалась крайне необходимой.

В ту осень и зиму, о которых идет речь, я лично не имел возможности побывать в Хайларе, так как был занят вновь организацией снабжения продуктами и товарами строящейся дороги. По возвращении из Москвы мне посчастливилось встретиться со знакомым коммерсантом, прибывшим из Хайлара, и услышать от него последние новости о тамошнем положении.

Между прочим он рассказал мне:

— Когда я подъехал к вашим палаткам, то подумал сначала, что произошло какое-нибудь несчастье: целая толпа солдат стояла там, около тысячи человек. Оказалось, что это были все покупатели.

Удовлетворить полностью требования каждого солдата-покупателя было невозможно, поэтому, чтобы не обидеть никого, была установлена стандартная покупка, заранее приготовленная, заключавшая в себе четверть фунта сахара, восьмую фунта махорки и по нескольку золотников других продуктов. Почти так же нуждался в необходимых продуктах и командный состав. В своих «задушевных» беседах покупатели ругали моих служащих и за ничтожные заготовки, и за полнейшую неприспособленность «торговых помещений». Надо сказать, что «торговыми помещениями» служили простые шалаши. Служащие мои, как могли, оправдывались, обвиняя в создавшемся положении военные власти, которые наотрез отказались вернуть нам приспособленные торговые помещения. Во время сильных морозов жившие в войлочных юртах мои люди, страдая от холода, обратились к начальнику тыла, полковнику Воробьеву, за разрешением им взять две или три из сорока принадлежавших мне железных печей. Воробьев заявил: «Не могу. Мне самому они нужны».

Навстречу обозам из Забайкалья, груженным продуктами, отправлявшимися в Хайлар, шли другие обозы, увозившие из Хайлара в тыл, в Акшу, пушнину и шкуры из брошенных китайцами на произвол судьбы складов. Куда впоследствии делись эти пушнина и шкуры из опустошенных складов, ведают лишь Бог да хозяйственный атаман Воробьев.

Когда страшное по своему значению и внутренней силе, но ничтожное по внешнему выявлению боксерское восстание было подавлено, мы водворились на прежних местах. Повсюду виднелись следы разрушения, оставленные эвакуировавшейся армией. Постройка Китайско-Восточной железной дороги продолжалась лихорадочным темпом, в стремлении нагнать потерянное время. То обстоятельство, что постройка производилась по воле и на средства Министерства финансов, позволило закончить все работы, за исключением прокладки хинганского тоннеля, в одно лето. Задержка платежей за работы, столь обычная на других дорогах, здесь совершенно отсутствовала. Сооружение хинганского тоннеля закончилось лишь два года спустя, и до его окончания поезда ходили по обводным путям.

Если Воробьев в Хайларе приналег на пушнину, то генерал Ренненкампф после взятия Цицикара отдал должное внимание серебру, «поддержав» таким образом престиж русских в Маньчжурии. Серебро в слитках по 4 ½ фунта в каждом, изъятое из банков и частных предприятий, складывалось в ящики и отправлялось на быках и лошадях преимущественно в Хайлар, где приемка производилась счетом ящиков. Весом ящиков и числом слитков в каждом ящике не интересовались. Результаты такого небрежного контроля сказались позже: в руках охраны, сопровождавшей транспорты серебра, поднакопилось значительное количество слитков ценного металла, который долго впоследствии расходовался ею на собственные нужды.

ПОЕЗДКА В ПЕТЕРБУРГ. ХЛОПОТЫ О КОМПЕНСАЦИИ ЗА УБЫТКИ

Когда армия эвакуировалась из пределов Маньчжурии, я выехал в Петербург, чтобы предъявить правительству иск о понесенных мной убытках. Все требования, налагавшиеся на меня договорами по производству построечных работ и поставке на дорогу товаров, съестных продуктов и фуража, с моей стороны были выполнены. Что произошло между Россией и Китаем, какие у них были соглашения относительно условий постройки дороги — это меня совершенно не касалось, так как это были государственно-дипломатические вопросы. За нами же, подрядчиками, несомненно, имелось неоспоримое право на получение с российского правительства сумм, причитавшихся нам за выполненные работы и поставки.

По приезде в Петербург я решил прежде всего обратиться к военному министру, генералу Куропаткину. В субботу самого Куропаткина на приеме не было, его заменял в этот день генерал Максимович, которому я подал заявление с просьбой компенсировать мне стоимость товаров и продуктов, захваченных в Хайларе генералом Орловым. Сумма иска выражалась цифрой в 80 тысяч рублей. Максимович отказался принять это прошение и предложил мне в следующую субботу передать прошение лично в руки военного министра. Я ответил, что мне проживать в Петербурге лишнюю неделю не позволяют мои дела. Тогда Максимович дал мне карточку, которую я должен был вручить в понедельник дежурному адъютанту в домашней канцелярии Куропаткина; карточка содержала в себе просьбу к военному министру принять меня, если он найдет это возможным.

В понедельник, в назначенное время, я встретился в приемной Куропаткина с его адъютантом, который доложил обо мне министру, и вскоре я был им принят. Куропаткин отнесся ко мне необыкновенно доброжелательно, тотчас же прочитал мое несколько необычное прошение, причем мне показалось, что факты, изложенные там, были ему уже отчасти известны, и обратился ко мне со следующими словами: