Под счастливой звездой. Записки русского предпринимателя 1875-1930 - Иван Кулаев

Зато совершенно противоположные чувства питали монголы к китайским чиновникам, облагавшим монголов непомерными налогами и чинившим над ними дикие расправы, вплоть до отсечения головы без суда и следствия. Вот почему Монголия всегда и тяготела к России.

После революции 1911 года в Китае, когда Монголия и Барга объявили себя независимыми, монгольские власти в Барге предложили мне арендовать Киларийские прииска, находящиеся вблизи русской границы, неподалеку от Нерчинского завода, против села Аргунь. Китайских старателей, работавших на Киларийских приисках, монголы выгнали, а сами они к занятию золотым делом были совершенно неспособны. Принципиально согласившись на сделанное мне предложение, я предварительно решил несколько глубже ознакомиться с создавшимся в крае политическим положением и обратился за интересующими меня сведениями к проживавшему в Харбине китайскому губернатору Цицикарской провинции, в ведении которого находились прежде эти прииска. Губернатору было, однако, совсем не до того. Он сам изо всех сил пытался хоть что-нибудь понять в китайской неразберихе. Попробовал я посоветоваться о деле с русским консулом в Харбине, Поппе, но ничего определенного от него тоже не услышал. Он сказал мне:

— Поступайте как хотите, это ваше личное дело. Мы не имеем пока от нашего министерства никаких сообщений о признании Монголии и Барги и потому утвердить ваш договор не можем. Лично я сочувствую вашим начинаниям и буду рад услышать об успехе русского дела.

Приблизительно такого же характера ответ я получил от русского консула в Хайларе, Усатого. Прекрасно понимая, что монгольское правительство вправе по своему усмотрению распоряжаться своим государственным имуществом, я хотел только, обращаясь за справками к русским консулам, узнать, не имеется ли у них каких-либо оснований воспрепятствовать мне заняться разработкой Киларийских приисков. Полученные от консулов ответы меня вполне удовлетворили, и я заключил с монгольским правительством договор об аренде приисков на выгодных для баргинского правительства условиях, обязавшись отчислять в его пользу 15 процентов добытого золота, в то время как в России отчислялось в аналогичных условиях всего только 5 процентов.

После того как нанятые мной 300 человек русских рабочих приступили к работам, поднялась тревога с той стороны, откуда я меньше всего ее ожидал. Министерство иностранных дел российского правительства послало генеральному консулу в Харбине Поппе и читинскому военному губернатору телеграммы следующего содержания: «Объявить господину Кулаеву, что российским правительством самостоятельность Барги пока не признана, и поэтому российское правительство не может защищать его интересы в случае предъявления к господину Кулаеву иска об убытках со стороны китайского правительства. Кроме того, пользуемся случаем довести до сведения господина Кулаева, что какие-то права на Киларийские прииска имеются в руках Верхнеамурской золотопромышленной компании».

Зрителю со стороны могло показаться, что чиновники из Министерства иностранных дел весьма предупредительны к своим согражданам и усиленно пекутся об интересах этих сограждан, стремясь оградить их от возможных убытков. Но в действительности собака была зарыта в следующем. Верхнеамурская компания, компания генерала Асташева и Гинзбурга и, наконец, компания Мальцева, куда, как я уже упоминал, входили пайщиками великие князья, получили в 1901 году концессии от китайского правительства. Двум последним компаниям достался весь правый берег Амура, протяжением в несколько сот верст, а Верхнеамурской компании — тоже несколько сот верст по правому берегу реки Аргуни, куда, кстати сказать, входила и речка Килари. Два года производили все эти компании поиски золота, окончившиеся крайне неудачно. Тем временем изменился курс китайской политики. Раньше русским охотно предоставлялись китайцами концессии в Маньчжурии, но впоследствии положение стало иным, и Китай заявил протест по вопросу о концессиях, указывая, что договор о концессиях не имеет законной силы, так как он подписан только губернатором Хейлунцзянской провинции, которому китайское правительство не предоставляло никаких полномочий для совершения подобного акта.

После своей неудачи в поисках золота компании не стали оспаривать законности китайского протеста и с готовностью оставили концессию, вчинив, однако, китайскому правительству иск за нарушение договора в сумме 7 миллионов 500 тысяч рублей. По вопросу об иске возникли между китайским правительством и русским посольством в Пекине переговоры, растянувшиеся на несколько лет. В результате этих переговоров сошлись на 2 миллионах лан, внесенных китайцами в отделение Русско-Азиатского банка в Пекине.

Казалось бы, что после получения этих денег Верхнеамурская компания теряла окончательно свои права на концессии. Но не тут-то было. Директор Верхнеамурской компании, барон Фитингоф, обратился к начальнику Азиатского отдела Министерства иностранных дел, Г. А. Казакову, с которым он находился в приятельских отношениях, и попросил его послать мне телеграмму вышеприведенного содержания. Конечно, у Министерства иностранных дел не было абсолютно никаких оснований для посылки этой телеграммы, и оставалось также совершенно непонятно, какое отношение к делам в Китае имел читинский военный губернатор. Расчет же был до удивительного прост: заинтересованные лица в Петербурге полагали, что телеграмма произведет потрясающий эффект на «провинциала», и он, испугавшись последствий, бросит оборудование приисков и покинет Килари.

Но «провинциал» не оправдал возлагавшихся на него ожиданий. Я был не труслив и ответил в Министерство иностранных дел и премьер-министру Коковцеву, что защиты себе не ищу и прошу русскому делу не мешать; доказательства, относящиеся к моим правам на прииск, представлю при личном приезде моем в Петербург.

Кстати добавлю, что никаких протестов со стороны китайского правительства, в течение четырех лет спокойной налаженной работы на приисках, ко мне не поступало.

Месяца через три после отправления ответной телеграммы я поехал в Петербург и посетил Министерство иностранных дел. Отправившийся доложить о моем приходе министру дежурный чиновник, вернувшись, передал мне просьбу Г. А. Казакова предварительно заглянуть к нему, что я и сделал. Казаков сразу же подчеркнул, что он передает мне подлинные слова министра. Министерство не может поддержать меня в моей работе на приисках, во избежание осложнений с Китаем. Деньги, вкладываемые в это сомнительное предприятие, затрачиваются мной впустую. И еще много неосновательных, детских доводов счел нужным привести господин Казаков. Расставаясь с ним, я сказал, что, хотя он и передавал слова министра, от которого я, быть может, ничего нового не услышу, я все же продолжаю настаивать на личном свидании с министром; если он откажет мне, то никто, по крайней мере, не упрекнет меня, что я не хотел работать под покровом и защитой русского правительства.

В тот день министр был занят, и Казаков обещал известить меня по телефону о дне аудиенции. Уходя, я оставил Казакову, для передачи министру, докладную записку, где обрисовал истинное положение дел. На следующий же день, в 3 часа, мне был назначен прием.

Министр Сазонов, оказавшийся очень приятным человеком, любезно встретил меня и долго беседовал со мной о деле, но в общем повторил слова Казакова. На вопрос мой: «А вы читали мою докладную записку, ваше высокопревосходительство?» — Сазонов с некоторой заминкой дал утвердительный ответ, но впечатление мое было таково, что он всецело положился на суждения Казакова. Когда Сазонов провожал меня из кабинета в зал, я между прочим обронил фразу: