Женщина в лунном свете - Татьяна Бочарова

– Ладно, пойду я, – проговорил он и встал, – еды хватит дня на два. У тебя одежда-то теплая есть?

Она кивнула.

– Есть. Пуховик. И сапожки демисезонные.

– Какие демисезонные?! На улице минус двенадцать!

– А я не выхожу туда, на улицу, – беззаботно объяснила Катя и снова закашлялась.

– Ладно. Завтра приду, пойдем покупать тебе сапоги, – тоном, не терпящим возражения, произнес Иван.

Она только плечами пожала. Он последний раз глянул на ее милое, чуть заостренное личико и скрылся за дверью.

– Ох уж мне этот Серега! – Маша с подозрением смотрела на стоящего в прихожей Ивана, ноздри ее едва заметно шевелились.

«Принюхивается», – понял Иван. Он улыбнулся и шутливо произнес:

– Я же сказал, мы ни-ни. Сухой закон.

– Вид у тебя какой-то… – Маша не договорила, с кухни раздалось громкое шипение. Она поспешно убежала.

Иван не спеша разделся, снял ботинки и покосился в зеркало. Да, видок – глаза блестят лихорадочным блеском, на скулах пятна румянца, волосы взъерошены. Понятно, почему Маша так насторожилась. Но не объяснишь же ей, в чем дело, не скажешь, что призрак Лидии привел его к своей дочери. Тогда его точно закроют, и дело с концом.

Иван решил молчать в тряпочку о Кате. Он сходил в ванную, вымыл руки и ополоснул холодной водой горящее лицо.

– Пап, кушать иди, – крикнула Маша из кухни.

– Иду, – отозвался Иван.

Есть ему совершенно не хотелось, отчасти от общего возбуждения, отчасти оттого, что он в течение дня плотно ел у Кати. Но, делать нечего, он послушно отправился на Машин зов и сел за стол. Маша налила ему борща, положила в него сметаны, отрезала ломоть круглого столового хлеба.

– Ешь.

Иван принялся через силу хлебать борщ. Маша сидела рядом и внимательно смотрела на него.

– Не вкусно?

– Что ты, очень вкусно! Можно язык проглотить.

– Оно и видно, – с сарказмом заметила она. Помолчала немного, потом сказала: – Боря звонил.

– Ну как у них дела?

– С Зоей опять поругался. – Маша вздохнула.

– А, это у них регулярно, – Иван скривил пренебрежительную мину, – помирятся. Дня не пройдет, Борька побежит прощенья просить. Подкаблучник он, наш Борька, а жена его стерва та еще.

– Не ругайся, папа. – Маша снова вздохнула.

Вид у нее был печальный и усталый. Наверное, соскучилась по мужу, по дочке.

– Как там твои в Америке? – спросил Иван, чтобы ее немного развеселить.

– Все хорошо, – коротко ответила она.

– Звонят?

– Пишут.

Он увидел, что разговора не выходит, и решил сменить тему.

– Может, сходим куда-нибудь вместе? Я себя чувствую хорошо, а тебе нужно развеяться. Устала ты тут за мной ухаживать.

Маша посмотрела на него удивленно.

– Куда сходим?

– Ну хоть в кино. Или в этот… в зоопарк!

Иван понял, что сморозил глупость. Ну какой Маше зоопарк? Это скорей для Кати подойдет, может, ей там интересно будет зверей всяких рисовать. Машины губы дрогнули в слабой улыбке.

– Ох, папа, ну ты даешь. А я смотрю, ты идешь на поправку. И выглядишь неплохо.

– Ну так пойдем в кино? – повторил Иван свой вопрос.

На лицо Маши набежала тень, оно снова стало серьезным и грустным.

– Не сегодня, пап. Голова болит. Ты не обижайся, ладно?

– Конечно, я не обижусь. Можем завтра пойти. Или послезавтра. Как скажешь.

– Хорошо. – Она кивнула и принялась собирать посуду в раковину.

– Ты иди приляг, отдохни, – сказал ей Иван, – я сам вымою.

– Да не надо, мне нетрудно.

Маша включила кран и принялась намыливать губку. Иван постоял немного, глядя на ее хрупкие, чуть ссутуленные плечи. Она, казалось, не замечала его больше, целиком ушедшая в какие-то свои мысли.

Иван вздохнул и пошел в комнату. Сел на диван, включил телевизор. Мысли его вертелись вокруг Кати. Странная девушка. Странная и непохожая ни на кого. В ней хрупкость и беспомощность удивительным образом сочетались с какой-то дикой, необузданной силой, о которой Иван лишь догадывался интуитивно, седьмым чувством. Именно такая дочка, по его мнению, и должна была быть у Лидии. Обе они словно не от мира сего, чудны́е и притягательные, и души их, обнаженные и беззащитные, уязвимы для обывателей. Иван представлял себе, как Катя сидела в пустой квартире, без еды, без денег, не в состоянии выйти на улицу из-за мороза, и писала свои картины. И они получались у нее светлыми, полными мягкой прелести и красоты. Говорят же: настоящий художник – голодный художник…

Ивану вдруг сделалось беспокойно. Как она там одна? Снова он сглупил и не взял ее номер. Теперь придется до утра волноваться. Он слышал, как за стеной Маша опять говорит по телефону. Голос ее звучал сердито и напряженно. Слов Иван не разобрал, кроме одной фразы: «Ну сколько ж можно!» Он понял, что она беседует с Борькой по поводу его вечных конфликтов с супругой. «Правильно, – решил Иван. – Пусть вправит ему мозги».

Он уставился в экран, ощущая, как глаза начинают слипаться и его клонит в сон.

Когда Маша зашла в комнату, она застала отца сладко храпящим на диване, без подушки и одеяла, полностью одетым. По телевизору шел футбольный матч, а на губах Ивана играла легкая и радостная улыбка. Маша покачала головой, щелкнула пультом, погасила экран. Достала из шкафа теплый плед и укрыла им Ивана.

Утром Иван засобирался к Кате. На вопрос Маши, куда это он намылился, у него был заранее готов ответ: к Семену иду, насчет работы.

– Рановато тебе работать, – Маша с сомнением покачала головой, – нужно еще окрепнуть.

– Так не сразу же, – успокоил ее Иван, – это все предварительно. Посидим, обсудим, наметим планы, как говорится.

– Главное, чтобы вы ваши планы намечали без возлияний, – строго заметила Маша.

– Ну разумеется.

Иван, обрадованный тем, что она столь легко отпускает его, обнял ее и расцеловал в обе щеки. Маша деликатно отстранилась.

– Ладно уж, иди. Телефон слушай, а то я тебе вчера дозвониться не могла.

Иван глянул на экран и действительно обнаружил там пропущенные вызовы.

– Буду слушать, – пообещал он и скрылся за дверью.

Весь неблизкий путь до Катиного дома он провел в раздумьях. Он думал о Лидии, о том, увидит ли он ее когда-нибудь еще, в полнолуние или в обычную ночь. Может, она приходит иногда к Кате? Интересно, видит ли Лидия его, знает ли, что он разыскал ее дочь?