Басаргин правеж - Александр Прозоров

«Я ничего тебе не писала, урод! – уже через минуту отозвалась Поля. – Забудь мой адрес и мою книгу, ничего не получишь!»

– Бред какой-то, – хмыкнул молодой человек, почесывая в затылке. – Ведь сканы уже у меня на винте! Она чего, не помнит, кому что отослала?

– У бедняжки от обиды помутнение рассудка, – отмахнулась Катя. – Покажи лучше, из-за чего там сыр-бор?

– Сейчас, просмотрщик картинок открою… Да, вот… Все в порядке, прекрасно открывается.

– Тю, ничего-то нет! – разочарованно вздохнула девушка. – Имена да цифры столбиками. Дурацкая бессмыслица.

– Сама ты бессмыслица! – напряженно прильнул к экрану аудитор. – Тут как раз все ясно и понятно, история Поморья сразу красками заиграла… Вот, смотри: сдано, оформлено, оценено, суммировано… Опять же сдано, остатки обнулены… Разные даты, разный цвет чернил. Значит, по факту писали, без поздних правок. Почерк, смотри, тоже разный! Следовательно, приемщики менялись. Это хорошо, нет подозрений на подчистки… Вот другими чернилами подчеркнуто… Еще в одном месте… – Евгений пролистал несколько сканов. – Так, а здесь, смотри, обведено! Сбоку цифра… А если вернуться к подчеркнутому… Та-ак… Люди, место… Смотри, какая разница!

– Да какая разница? Цифры и цифры. Шкуры, сало, семуга. Соль белая, соль черная[14]. Ну и что? Галиматья!

– Да как ты не понимаешь! Это самая жизнь и есть! Самая ее душа, без прикрас и придирок! Тут она, вся до мелочей! – Он открыл рядом две страницы, ткнул пальцем: – Смотри на исчисленный налог и место сдачи. Вот тебе Холмогоры, вот тебе Варгуза. Это же просто песня! Теперь дошло, что именно и почему там творилось? Это тебе не летописи кастрированные читать! Здесь у нас вся правда до копеечки. Вот, сюда смотри. Терский берег, Варзуга, Кандалакша, Кереть, в итоге четыреста пятьдесят рублей. Заметь, сумма круглая. В реальности такие не встречаются. Понимаешь, что это значит?

* * *

Встречный ветер не позволил каравану уйти в море, и семь ладей остались стоять у Терского берега, всего в полусотне верст к востоку от Варзуги. В августе даже по берегам Студеного моря стояла изрядная жара, и многие корабельщики не упустили возможности искупаться, пока их сотоварищи готовили обед. Места окрест были пустынными, а потому у сходен остались всего двое караульных, больше присматривающих за надежностью причальных веревок, нежели за безопасностью стоянки. Здесь, в Поморье, про разбой и душегубство никогда почти и не слышали. А вот унесенные в море лодки и ушкуи случались каждый сезон.

В больших медных котлах варилась рыбная уха с грибами. Так уж сложилось, что именно этих двух продуктов всегда имелось в достатке на Терском берегу. В любом месте остановись, бредень заведи, по окрестному лесу пройдись – вот тебе и ужин. Потому именно ею экономные братья Бачурины и потчевали своих слуг во время путешествий. Пища, может, и однообразная – зато сытная.

Из полутора сотен человек полста бултыхались в воде или сохли после купания. Не баня, конечно, но смыть с себя походную грязь всегда приятно. Еще несколько десятков бродили окрест по лесу, собирая кто дрова, кто грибы, а кто лакомясь ягодами. Иные просто спали, и всего два десятка путников были заняты делом. Да и то, какое дело? Варево помешивать, дрова колоть да одежду или обувь поправлять. Серьезного ничего ведь не начнешь – постоянно нужно оставаться готовыми к выходу, едва только ветер переменится. К вечеру такое часто случается.

За всем этим внимательно наблюдали три пары глаз: плечистый рыбник Потап, рыжеусый и кареглазый, в матовой от чистки песком старой кольчуге и овальном, скованном из нескольких пластин датском шлеме. Шлем был трофейным, взятым им самим после жестокой сечи с убитого свея. Здесь, в северных краях, пленных старались не брать. Сюда западные соседи наведывались только для грабежа, и все отлично знали – чем больше разбойников зарежешь, тем меньше татей в следующий раз появится. Обычая отдавать полон за выкуп, обмениваться пленными у северян не было. Они объяснялись с врагами просто. Сунулся в русские земли – сдохни. Чтобы у детей твоих и соседей желания идти по твоим следам уже не возникало. Потому битвы в здешних лесах были немноголюдными, но жестокими, живыми после них оставались только победители.

Именно за это, за боевой опыт, Потапа и выбрали старшим. Иные мужчины, хотя в стычках со свеями и нурманами и участвовали, но в большинстве или стреляли по татям со стен острогов и крепостей, либо метали в них копья в открытом море, отгоняя разбойников от китобойных лодок или торговых кочей. Что, понятно, дело совсем другое, нежели открытая битва.

– Безмятежные, – довольно прошептал Потап. – Урсус, тебе-то отдельное поручение будет. Ты с артельщиками, ни на что не отвлекаясь-то, сразу к ладьям беги и держись у сходен крепко. Там у двинцев все припасы-то, их туда допустить нельзя. Да и уйти могут, коли в достаточном числе забегут. Обрубят веревки-то, да и поминай как звали.

– Может, тоды лодки-то подогнать? – утер нос седобородый, серолицый мужичок с несоразмерно большими ладонями. – Коли что, с воды-то перехватим.

– Нельзя, заметят, – покачал головой рыжеусый воин. – Насторожатся-то, оружие разберут. По морю незаметно не подкрасться-то, на воде не спрячешься. Никодим, оставайся здесь. Коли изменится-то чего али насторожатся двинцы, упредишь.

– Сделаю, старшой, – согласно кивнул третий мужчина, тоже седобородый, но сильно в возрасте. Одетый на нем древний истрепанный кафтан имел цвет вывороченной глины, а потому полностью сливался с подлеском. Однако на поясе висела добротная сабля – меньше пяти рублей у оружейников такую не сторгуешь, а голову закрывала прочная татарская мисюрка. Сразу видно бывалого рубаку. Старик хорошо знал, за что нужно платить, не жмотясь, а без чего человеку и обойтись можно.

Потап и Урсус отступили за ельник, за непроглядной стеной которого собралось разномастное поморское воинство. Тут были и артельщики-варяги из Умбы в добротных кафтанах с нашитыми на них спереди железными пластинами, а иные и полностью в кольчугах, да еще и в шлемах с бармицами, тут были и лопари с Ловозера в куртках, усиленных чешуей из толстых костяных бляшек, с каменными палицами – ломающими кости и дробящими черепа ничуть не хуже боевых топориков и булатных мечей, тут были и груманы из Кандалакши, в толстых промысловых робах из тюленьей кожи, с тяжелыми китобойными гарпунами – куда более привычными для рук охотников, нежели сулицы и рогатины, да еще и разящими многократно страшнее.

– Ну, други, вот и дождались-то мы своего часа, – размашисто перекрестился Потап. – Отольются кошке мышкины слезки, за все ныне-то двинцы полной чашей расплатятся. Их там-то супротив нашего втрое больше будет, однако же с нами Бог и правда, а потому-то в силе своей не сумневайтесь. Нападем все дружно, разом. Кричите-то громче, копья и топоры сразу метайте, вперед бегите и разите всех без жалости. Нам надобно-то с первого мига напугать их посильнее и побить сколько можно, дабы силы уравнять. Вам, груманы, надлежит следить-то особо за поведением ворога, и коли двинцы где собираться вместе для отпора начнут, то зачинщиков сего разить первыми, дабы слитно отбиваться не наладились. Вам же, промысловики[15], надлежит-то тех бить, кто на призыв старших двинцев подтягиваться начнет. На слаженный строй, под мечи и рогатины, по одному не кидайтесь. Таковую силу согласованно-то бить придется, всем вместе.