Басаргин правеж - Александр Прозоров

Узкоглазые лопари согласно закивали.

– Коли так, то с Богом! – размашисто перекрестился Потап. – Пошли!

Приготовив оружие, воины обогнули ельник и осторожно, стараясь не издавать ни звука, подобрались всего на две сотни шагов к стоянке холмогорских корабельщиков. А затем, по взмаху Потапа, все разом ринулись вперед!

Когда из леса вдруг выскочили с грозным воем десятки воинов с мечами, топорами и копьями, одетые в толстые кожаные куртки, в остроконечных шлемах и шапках с роговыми пластинами, многие со щитами или с тяжелыми китобойными гарпунами, – никто из двинцев поначалу просто не поверил своим глазам. Уж больно невероятным было появление здесь, в спокойных малолюдных землях, многочисленной ватаги разбойников. Однако первые брошенные копья, первые раненые, первые крики боли быстро заставили всех очнуться и… И броситься бежать, прыснуть в разные стороны.

Холмогорские корабельщики не были людьми робкого десятка. Вот только здесь их застали врасплох. Кто голый, кто босый, все оружие на кораблях, никаких дозорных, команды разбрелись в разные стороны… Какое тут может быть сопротивление? Тут уж каждый сперва подумает, как живот свой спасти, а уж потом – как доблесть проявлять.

Заплескалась вода, в которую кинулись недавние купальщики, ныряя и уходя за растущий местами на мелководье камыш, затрещали кустарники, пропуская через себя крайних из отдыхающих путников, грибников и ягодников. Корабельщики, застигнутые на ладьях, просто сиганули за борт, повара побросали черпаки, драпая к лесу, караульные метнулись от сходен в траву, стремительно уползая под прикрытием осоки… И разгоряченные разбойники, все еще грозно потрясая топорами и крича, оглядываясь от каждого шороха, крепко сжимая оружие, никакого противника больше не видели. Два бездыханных тела, один стонущий, держась за живот, паренек, еще какой-то старик, ползущий от костра, оставляя за собой кровавый след, несколько темных липких пятен, доказывающих, что брошенные копья и топорики задели кого-то еще, – но о самих путниках напоминали лишь шелест и потрескивания в лесу и еще плеск где-то далеко вдоль берега.

– И чего делать-то станем, Потап? – спросил Урсус, неуверенно почесывая кончиком широкого короткого тесака затылок. – Ловить?

– Как же, поймаешь-то их теперь, так они и ждут, – хмыкнул Никодим, пряча саблю в ножны. – Эвон-то, как драпают! Рази пяток-другой дурачков затаившихся найдем.

– Так ведь выдадут! – опустил палаш Урсус. – Или, мыслишь-то, не выберутся?

– Выберутся, – мрачно ответил Потап и зло сплюнул. – Их тут полтораста человек было, не менее. Как ни лови-то, но хоть кто-нибудь, да уйдет. Лето теплое, земли здешние знают. Или на Колу уйдут-то, али по монастырям каким. Либо на стоянку-то удобную выйдут да судна попутного дождутся. Не идти же нам облавой-то по всему берегу Терскому! Тут время надобно, а у каждого-то дом, хозяйство… Ну да все едино – сделанного не воротишь… – Старший разбойников спрятал оружие и приказал: – На ладьи поднимаемся, други! На Чаваньгу в гавань-то отведем, там добро и поделим.

– А уха?! – возмутился кто-то из лопарей.

Душа исконных обитателей сурового севера, добывающих себе пищу с немалым трудом, возмутилась напрасной пропаже такого количества снеди.

– Так ведь правда-то, Потап, с утра не жравши! – поддержал союзников кто-то из артельщиков-варягов.

Старший, еще раз внимательно оглядевшись, махнул рукой:

– Давайте!

Радостные воины, споро залив костер, выстроились в несколько кругов. Ложка у каждого русского человека по обычаю всегда с собой. Подошел, зачерпнул варева, отступил, встал в хвост очереди, спешно выхлебывая горячее варево. Опустела – как раз и очередь снова черпать наступает. Ни тебе толкотни, ни ссор, никто себе особого куска не высматривает. В стороне оказались только лопари, ложек на поясе не носящие. Но и они быстро сообразили, что делать: похватали черпаки, по одному на троих-четверых, черпнули поглубже, чтобы гущи побольше, и отошли, прихлебывая по очереди через край.

Не прошло и получаса, как все котлы опустели до дна, а изрядно потяжелевшие разбойники, прихватив тяжелые посудины с собой, поднялись по сходням. Последние из груманов сбросили с веток деревьев причальные веревки, привычно взметнулись на тут же подавшиеся от берега корабли, затянули за собой широкие доски с набитыми на них поперечинами. Выскользнув в прорези, опустились в воду весла, отогнали ладьи на глубину. Там на мачты поднялись паруса: для грабителей встречный восточный ветер оказался попутным. Еще через час гордо выгнувшиеся белые прямоугольники ушли за изгиб берега в нескольких верстах от разоренной стоянки.

Двинцы наблюдали за этим, уже не таясь. К месту побоища они вернулись с палками, с тяжелыми валежинами. Иного оружия найти в лесу не удалось.

Конечно, у многих корабельщиков имелись неизменные для поясного набора ножи, кое у кого даже кистени. Однако все это, понятно, оружие не для битвы. Для стычки в темном переулке, отмахаться от двух-трех татей, оказавшись зажатым в темном трюме, или размозжить голову медведю, напоровшись на него по время стоянки на морском острове, – еще куда ни шло. Да и то – за неимением чего другого, получше. Идти же с кистенем против гарпуна – самоубийство. Подобранная с земли дубинка – и то надежнее.

Теперь, когда грабители уплыли, все это пригодилось, чтобы расчистить расщелину между двумя широкими уступами от камней и мелкого щебня. Увы, с землей на Терском берегу было сложно, близ моря леса росли практически на голых валунах, лишь в немногих местах поросших мхом. В этом суровом месте и нашли свое последнее пристанище четверо из корабельщиков.

После того как над могилой поднялся грубо оструганный крест и закончились молитвы, один из пожилых двинцев спросил мужчину средних лет:

– Что теперь-то делать станем, Семен Прокопыч?

– Знамо что, кормчий. Бери раненых да двигай дальше вдоль берега, к Чаваньге. Дня за три до ее устья доберетесь. Там семужьи тони купца Муронова. Люди должны быть, лодки… Через море на них не перебраться, однако же за товаром каженный месяц коч из Холмогор-то приходит. Бог даст, недели через три дома будете. Спиридон с его людьми к Печенегскому-то монастырю пойдет. Святые отцы греха на себя не возьмут, приютят. Я же с остальными на Варзугу двинусь. Там всегда-то корабли у причалов найдутся. Соловецкая обитель подворье там имеет, струги-то присылает. Из Холмогор, с Онеги и из Кеми купцы за товаром приходят, груманы и рыбаки, из походов возвертаясь, заглядывают-то. Мыслю, найдем, на чем уплыть. Место торное.

– Варзугинцы заодно-то с душегубами, Семен Прокопыч. Наверняка. Откель тати знать могли, что здесь караван-то богатый? Откуда сами взялись? Иного жилого места окрест не имеется. Как бы не побили-то, дабы следы замести!

– Потому всех с собой и не забираю, кормчий. И на тонях-то, и в Варзуге сообщники разбойников найтись могут, – спокойно кивнул мужчина. – Однако же, коли-то они поймут, что часть корабельщиков ограбленных все едино до Холмогор доберется и о нападении донесет, то и нас трогать не станут. Ни меня, ни твоих увечных. Посему, как на тони выйдешь, первым-то делом тамошних обитателей упреди, что половина людей к обители отправилась. Дабы искушения у них не вызывать. Ну, и об осторожности-то все же не забывай.