Севастопольская страда - Сергей Николаевич Сергеев-Ценский

class="p1">– А ну, тетка, давай-ка мне французскую булку, переведу ее на русский язык!

Немного же дальше, у пирожницы, другой солдат нашел в купленном у нее пирожке, в начинке, кусок тряпицы и, потрясая им, кричал на нее:

– Что же ты, лярва, с холстиной какой-то пирожки продаешь!

– А тебе беспременно за твой пятак да чтобы с ба-архатом! – отзывалась зубастая торговка, и солдаты и матросы кругом хохотали.

Какая-то ухватистая старушка умудрилась тут же, посреди грязи, поставить жаровенку и кадушку с тестом и печь оладьи. Шлепала куски теста в шипящее на сковородке постное масло и приговаривала:

– Вот, солдатики-братики, начистоту действую, без омману!.. Вот у всех на глазах пеку без омману – кушайте на здоровьичко!

Другие бабы шли с узлами и узелками в сторону блиндажей, несли вымытое, выглаженное на рубеле скалкой белье офицерам, а может быть, и своим мужьям – матросам и солдатам. Витя знал, что они, конечно, матроски и солдатки и живут здесь же, поблизости, на Малаховом и на Корабельной, хотя видел, проходя, что на Малаховом иные домишки сгорели, от иных остались только кучки камней, глины и сору.

Корниловский бастион оказался куда более людным и оживленным, чем батарея Жерве. Правда, здесь стояло уже в то время сорок три разных орудия, однако все крупных калибров – от шестидесятивосьмифунтовых до пудовых единорогов.

Витя продвигался медленно, ища глазами кого-нибудь такого, к кому можно было обратиться со своим вопросом об адмирале Истомине, и вдруг неожиданно встретился с унтер-офицером Бородатовым, иногда заходившим к ним в дом, к хорошему знакомому своему – Дебу.

Витя знал, что тот года три назад был разжалован из подпоручиков инженерного ведомства в солдаты до выслуги за то, что держал у себя какие-то вольнодумные книги.

Знакомое лицо бывшего подпоручика, сухощавое, но веселое, несмотря на солдатскую лямку, которую он нес, сразу притянуло к себе Витю.

– Вы чего тут? – спросил, улыбаясь Бородатов.

– А вы? – полюбопытствовал Витя.

– Я-то по делу: получил вот наряд на ночные работы, – хлопнул себя по карману шинели Бородатов. – А вот вас здесь раньше видеть не приходилось.

– Я… тоже по делу, – несколько замялся Витя.

– А именно?

– Хочу поступить сюда волонтером…

– А-а, вон что, – нисколько не удивился Бородатов.

– Мне бы к адмиралу Истомину надо… Как вы думаете, можно это?

– Отчего же вам, юнкеру, нельзя? – сделал ударение на «юнкеру» Бородатов, у которого, между прочим, как заметил Витя, не только борода плохо росла, но и усы были реденькие, жиденькие и какого-то совсем неопределенного цвета.

– Можно, вы думаете?.. А как же именно? – оживился Витя.

– Да ведь адмирал не иголка, найти его ничего не стоит, благо тут же он и живет, в башне… Впрочем, я его как будто сейчас даже и видел где-то здесь… – И Бородатов обернулся, поглядел по сторонам и добавил: – Да вот же он – своей персоной! Смотрите вон на ту траншею и держите направление туда… Желаю удачи!

Откланялся, все еще щеголяя незабытой офицерской выправкой, и пошел дальше, а Витя, поймав глазами Истомина, боялся потерять его из виду и быстро зашагал, не разбирая, где суше.

Витя никак не думал, что Истомин так же точно, как и Нахимов, не расстался еще со своею флотской парадной формой; на нем, будто он был на судне, плотно сидел длинный, наваченный на груди сюртук с густыми контр-адмиральскими эполетами и черные брюки. Уже один этот привычный, мирного времени, костюм адмирала заставил Витю сразу же оробеть, но Истомин, заметив это, спросил сам:

– Что вы пришли мне доложить? – и поднял ожидающе почти безволосые брови.

– Ваше превосходительство, я прошу разрешить мне зачислиться волонтером во вверенное вам отделение, – без запинки, как рапорт на вахте, проговорил Витя, так как фразу эту он приготовил заранее.

– Волонтером? Вот что! И на какую же должность? – чуть улыбнулся Истомин.

– Прислугой к орудию, ваше превосходительство! – весь напрягаясь, чтобы стоять, как в строю, ответил Витя.

– Ваша фамилия?

– Роты юнкеров Зарубин, ваше превосходительство.

– А-а! Сын капитан-лейтенанта Зарубина? – качнул головой Истомин. – Впрочем, он ведь теперь уже в отставке… Как его здоровье? Ходит?

Вите показалось, что лучше будет, если сказать, что отец не только ходит, но даже хорошо ходит; он так и сказал и ждал того самого вопроса, какой уже слышал от Жерве, чтобы на него ответить, как он придумал, но Истомин спросил:

– А разве у вашего отца есть еще сыновья, кроме вас?

Этот вопрос ошеломил Витю, потому что он слышал не один раз раньше о единственных сыновьях, и снова у него предательски горячи стали уши. У него мелькнула было мысль ответить: «Есть еще один моложе меня», – но он берег ложь для более важного, ответил вопросом, который вдруг вытолкнуло чувство, похожее на отчаяние:

– Ваше превосходительство! Ведь если бы я был уже мичманом, а не юнкером, то, хотя бы я был и единственный сын, разве я сидел бы дома в такое время?

– Гм… да… Вы что-то очень молоды, юнкер Зарубин, – улыбнулся Истомин. – Сколько вам лет?

– Почти шестнадцать, – быстро ответил Витя, прибавив себе шесть-семь месяцев.

– Маловато! Да, между прочим, это ваше личное желание зачислиться волонтером? – спросил, наконец, Истомин, и Витя ответил, не отводя глаз:

– Я говорил об этом отцу, и он дал свое согласие, ваше превосходительство… Только чтобы я служил под вашим начальством!

Эта последняя фраза придумалась как-то сама собою, но Витя заметил – или ему это только так показалось, – что она навернулась как нельзя более кстати.

– Что же, под моим начальством? Ведь я взять на себя ответственность за вашу жизнь не могу, – сказал уже совсем добродушно Истомин. – Это желание ваше похвально, конечно, но требует оформления… Заходите завтра в это время, как-нибудь оформим…

Витя был так взволнован своей удачей у Истомина, что даже хотел зайти похвастать ею на батарею Жерве, но беспокоило предстоящее объяснение с отцом. Вдруг он ни за что не согласится отпустить его и даже напишет об этом самому Истомину, что тогда?

Между тем все, что он здесь видел теперь, стало казаться ему совсем уже близким к пониманию – вот-вот еще шаг, и он скажет с гордостью: «Наш Корниловский бастион».

Бывшая дня за четыре до того буря, наделавшая так много бед флоту союзников, оторвала на одной стороне домика Зарубиных железо желобов и отливов, сбросила с места десятка три черепицы, а также вывернула водосточную трубу из рогачиков, и Витя сам прилаживал запасную черепицу вместо разбитой, для чего нужно было очень осторожно и только в определенных местах наступать на оставшуюся целой, чтобы не раздавить и ее, а при