Севастопольская страда - Сергей Николаевич Сергеев-Ценский

С виду кошка Оли была самая обыкновенная кошка: пестрая, бело-дымчатая, – но у нее оказались совершенно исключительные способности. Прежде всего она любила есть свежие капустные листья, а это совсем неподходящая еда для кошек, затем она питала своим молоком и воспитала маленького ежонка, найденного Витей летом на Приморском бульваре. Ежонок этот доставлял ей много горьких минут, так как сколько она ни пыталась его облизывать, только колола себе язык, фыркала, вскакивала в страхе и убегала, но возвращалась снова: все-таки материнская нежность побеждала. Ежик вырос, но никуда не уходил, так и остался при доме, жил под крылечком около кухни.

– Это что ты такое накуролесил, что отца до слез довел? – накинулась на Витю мать.

– Ничего я не куролесил, мама, – степенно сказал Витя, пожав плечами.

– Поступил вот… на бастион… на Малахов… к Истомину… – с усилием проговорил капитан, так как на него перевела непонимающие, но возбужденные глаза Капитолина Петровна; Витя же радостно отметил про себя: «поступил», а не «поступает», – значит, кончено решено!

– Куда ты лезешь, дурак сумасшедший! – закричала мать. – Куда полез, ни слова мне не сказавши? Чтобы я тебя хоронила, дурака, потому что ухлопают ведь! Ухлопают!

И она схватила Витю за плечи и дернула его от окна внутрь кабинета, точно вознамерилась сейчас же оттащить его как можно дальше от всех этих Малаховых, Истоминых и бастионов.

– Нельзя было, мама, иначе: все идут, – слегка улыбнулся Витя и этой горячности матери, и ее непривычным для слуха, слишком энергичным словам.

– Ка-ак так все идут?.. Требуют, что ли, всех? – сразу опустила руки мать и снова обернулась к мужу: – Говори! Требуют?

Затаясь, ждал Витя, что скажет отец, но он ничего не сказал. Он только развел, насколько мог, руками и вздернул брови, – жест, который целиком вмещался в слова: «Теперь уж ничего не поделаешь! Придется примириться с этим…»

Однако примиряться мать не хотела.

– Я сама поеду к начальнику гарнизона! – крикнула она и ударила руку об руку, чтобы счистить с них налипшее тесто. – Я скажу ему, что ребят таких брать нельзя! Нет! Не смеют они!.. И что мы и уезжать уж собираемся, потому что скоро тут на одну пенсию и не прожить будет! Франзоля уж до семи копеек серебром на базаре дошла! Баранина шесть копеек фунт, да и той не достанешь! Когда это было, чтобы такие цены? А дальше в лес – больше дров, франзоля и до пятиалтынного дойти может, чем тогда жить?.. Хотя и в своем доме даже могли бы жить, так одними стенами все-таки жить не будешь… А тут еще и ребят тащат! Я им скажу это!

Маленькая Оля долго глядела во все глаза и на мать, и на отца, сидевшего молча, и на брата, который отвернулся к окну; глядела, силясь понять, что случилось, и, поняв наконец, что Витю берут, чтобы его «ухлопать» на Малаховом кургане, безутешно зарыдала вдруг, а пестрая кошка, которая принимала всегда живейшее участие в семейных сценах своих хозяев, поднялась встревоженно из корзинки и начала гладить ее участливо по щеке лапкой и подлизывать слезы на ее подбородке.

Варя же не обратила внимания на слезы младшей сестренки, поскольку думала в это время не о Вите, а о себе самой.

V

Накануне она встретила совершенно случайно на Морской улице Дебу, их бывшего квартиранта, и между ними завязался значительный для нее разговор, хотя он и начался шуткой с ее стороны.

Она спросила:

– Когда же вас, Ипполит Матвеевич, произведут в прапорщики наконец? Имейте в виду, что я все жду и надеюсь!

– Жду и надеюсь и я, – так же шутливо ответил он, – что шестого декабря, в день царских именин, или, на худой конец, на Новый год выйдет мне производство, Варенька, и мы с вами прочитаем об этом событии в «Инвалиде».

– Ну, значит, скоро! Вот и отлично! Хотя за что же вас и производить? Ведь ваш рабочий батальон в сражениях не бывает, кажется?

– Сражаться ему не полагается, правда, но убивают нашего брата во время работ достаточно… Так что не думайте, что это совсем безопасно.

– Ну, мало ли кого убивают! Даже и прохожих на улицах… Не производить же их всех за это в офицеры!

– Не только на улицах, и в доме, на постели, могут убить… Был же ведь случай с одним капитан-лейтенантом: всю бомбардировку в октябре пробыл на бастионе и уцелел, даже контужен не был, а недавно вздумал ночевать на своей квартире, и вдруг ракета угодила в дом – пробила крышу и потолок и в спальне его разорвалась… Третьего дня его хоронили.

Дебу назвал и фамилию этого капитан-лейтенанта, Варя слышала эту фамилию. Это заставило ее сразу оставить шутливый тон. Она болезненно поморщилась и спросила:

– Когда же, как вы думаете, уберутся от нас союзники, а? Неужели они останутся у нас зимовать?

– Все незваные гости убираются только тогда, когда их прогоняют, – сказал Дебу, – а если не хватает силенки их выгнать, то они и остаются, сколько хотят.

Глаза Дебу не улыбались при этом, но Варе не понравилось выражение, с каким было это сказано им. И она сказала обиженно:

– Однако говорят, что с их стороны к нам каждую ночь порядочно бежит народу… Значит, им у себя не так и сладко?

– Перебежчики эти ведь больше турки, – пренебрежительно отозвался Дебу.

– Ну, есть, говорят, и англичане, даже и французы, прошу меня извинить!

– В чем же именно вы просите извинения, Варенька?

– Все-таки, как бы там ни было, но ведь вам, как французу, это может быть неприятно.

– Так, Варенька, вы можете дойти и до того, что спросите, почему я до сих пор не перебежал к французам, – грустно сказал Дебу.

– Зачем же мне спрашивать такое?.. Хотя вот Витя откуда-то узнал, что и от нас перебегают к союзникам, только одни поляки, впрочем.

– Ну а вы, то есть все семейство ваше, так и не желаете перебежать отсюда куда-нибудь на север? – спросил Дебу, отчасти чтобы вывести из затруднения Варю.

– Что? Дезер-тировать?.. Как какие-то там поляки делают? – вдруг оскорбленно поглядела на Дебу Варя.

Она не могла бы себе объяснить и теперь, что такое тогда в словах Дебу ее оскорбило так остро, но именно тут она вдруг представила Хлапонину, которая не только никуда не бежала из Севастополя, но даже сама пошла служить в госпиталь и выдержала там четырехдневную бомбардировку, помогая раненым как могла… И не она ли раньше ездила на Алму, когда там было сражение?

Конечно,