Казачий алтарь - Владимир Павлович Бутенко

столбиками замирая у нор, палево-рыженькие суслики. Сверху за ними следил седой ширококрылый лунь, навивая круги над плёсами Несветая, — когда кренился, на тугих перьях отблёскивала закатная позолота. Знакомо пахнуло речной сыростью, болотиной, душком мяты. Яков в обе стороны оглядел даль реки: низкое левобережье, с проливчиком вдоль камышей, поросшее ракитником и вербами; ближний правый берег, приютивший хуторские улицы, тоже в густостволье тальников, осокорей. Бурая длинная полоса камышей по всему руслу была изломана, смята половодьем. На середине реки зеркально бронзовели соминые омута. До Аксайского оставалось не более версты. И взволнованно стал различать слух кочетиные запевки! Невнятные голоса. Громыхание тележных колёс. Донельзя уставший, растроганный думками, Яков приметил придорожный плитняк, опустился на его тёплую твердь, распрямляя ноги. Почти рядом на лёгком ветерке покачивались лазорики. Крепкие ножки, прикрытые продолговатыми листьями-раковинками, изящно возносили полураскрывшиеся карминно-алые бутоны. Уже в самих лепестках было что-то непередаваемо нежное, чистоплотное. Тончайший аромат излучали эти святые для казака цветы. Нет, совершенно не походили они на раны, пятна крови, лучи рассвета — все эти придумки сочинителей. Яков остро ощутил душой, утвердился в мыслях, что лазорики — казачьи поминальные свечи. Да, свечи — накалистые, пламенно-ясные, каждой весной воскресающие.

Но былого не вернуть! Размышляя бессонными ночами о родном люде, пришёл он к убеждению, что невозможно искусственно замедлить ход времени. В давние века были рыцари, князья, империи и ханства. Они существовали намного дольше, чем казачество. И — бесследно исчезали. Навек порушили революция и Гражданская война казачий край, советская власть ликвидировала сословие, его войска. За четверть века не только выросло поколение строителей социализма, но и вымерла значительная часть носителей стародавних традиций. Как окраинцы на реке с теплом становятся всё шире, — всё дальше отбрасывало время молодёжь от атаманской старины. И как могли дед Тихон и отец, разумные люди, попасться на фашистскую уловку, поверив в возможность возрождения казачества? Горестно, что именно это заблуждение стало роковым для десятков тысяч донцов, кубанцев и терцев, ушедших с немцами. Впрочем, отец, как говорил сам, согласился стать старостой лишь для того, чтобы уберегать хуторян. В отличие от деда он слабо надеялся на казачью вольницу...

В сумерки доковылял Яков, окружённый детворой, до подворья Наумцевых. Тётка Варвара, узнав хуторянина, запричитала, кинулась целовать. На крики явился из омшаника Михаил Кузьмич, пахнущий, как все пчеловоды, смешанным духом воска, мёда и дымом. На радостях он тоже было почеломкался со служивым, крепко обхватил своими мозолистыми лапами.

— Мать честна! Ты, Яша, как Христос, — прости, Господь, богохульство! — на третий день Пасхи воскрес! — улыбаясь до ушей, топорща востренькую бороду, частил балагур. — Как получила Лидия на тебя вторую похоронку, мы всем хутором было плакали, слёзы аж по улице текли! Когда слышу — ты письмом объявился, на излечении.

— Мне бы присесть, — вымученно улыбнулся гость и опустился на верхнюю ступеньку крыльца, брякнув медалями. — Сил не рассчитал...

— А ну, такую тяжесть на грудях носить! — подхватил хозяин, усаживаясь рядом и с почтением подавая кисет. — Вон ты, сколько наград нашшолкал! За какие ж бои?

Яков терпеливо скрутил цигарку, прикурил от поднесённой спички.

— «За отвагу» дали в Молдавии, по две — за Румынию и Венгрию. А вот эту в виде звезды — орден Славы — уже в госпитале полковник вручил. Давай про хутор. Как вы здесь? Лиду давно видел?

— Живём — хлеб жуём. Я зараз колхозной пасекой заворачиваю. Только приехал, конячку распряг. Пчёлы из зимы квёлые вышли. Думал, семьи укрупнять придётся. Ан нет! Пергу несут, матки засевают. Лучшие рамки поставил! Даст Бог, приплодятся... Про твоё геройство, Яшка, в районке прописали! Прислали из казачьей части доклад, хвалят тебя. Дескать, танк подбил. Ранетый, а бился вусмерть!

Яков смущённо усмехнулся и вздохнул:

— В окопах о наградах некогда думать. Это в штабах, Кузьмич, хорошо мечтать! Из нашего эскадрона в живых осталось человек тридцать, а может, и меньше...

— И про то, как ты полицая из Пронской застрелил, тоже упоминули. Эх, молодец-казак!

И дядька Михаил метлой прошёлся по двору, наказал старухе собирать на стол, достал из погреба припылённую бутылку с медовухой, заткнутую кукурузной кочерыжкой. Яков докуривал и, когда хлопотун вышел из хаты, снова спытал:

— Жену мою давно встречал?

— Жива твоя Лидия Никитична, сын учится. Ну, пошли вечерять!

— Ты, Кузьмич, не обижайся... Я, конечно, зайду. Но ты меня бы подвёз домой! По хутору хромать... непривычно...

— Само собой, довезу! — с угодливостью, за которой Яков почуял нечто з ное, отозвался хитрован, пропуская его в горницу. Тётка Варвара выставила на стол квашеную капусту, мочёный терен, оладьи, зеленоперый лук, нарезанное сало, миску с щучьей икрой Яков достал из вещмешка четвертушку хозяйственного мыла, — вымыв руки, оставил на полочке рукомойника. Заметив столь нужный подарок, хозяйка тем не менее не преминула пошутить:

— Так ты домой с голыми руками доберёшься!

— Лидия нехай дожидается, а ты, мать, не корми побасёнками! — перебил Михаил Кузьмич и поднял рюмку с мутноватым зельем. — За дорого гостечка и героя! С прибытием на родину!

Тётка Варвара, по всему, тоже хотела разделить застолье. Даже пригубила крепкой браги, что случалось крайне редко. Но муженёк всячески перебивал её, мешал говорить, спорил и в конце концов принудил уйти, заняться грядками. Засобирался и Яков.

— Ты сиди, отдыхай и не суетись, — зарокотал краснослов, в очередной раз наполняя рюмки. — Нехай сильней потемнеет, чтоб меньше видели. Конячка служебная, а я навроде такси... Ешь икру! Царская закуска. Две щучары в сетку влезли. Одна дыру прорвала и утикла. А другую выхватил! Икры — полный кувшин... Уже и карась, и краснопёрка на червя дюбает.

— Хочу, Кузьмич, опять в МТС. Сегодня утром заходил. Директор, из фронтовиков, пообещал взять на трактор. Чуть отдохну, окрепнет нога — ив поле! Истомился по делу, по земле. Ну, поехали?

— Маленький случай освещу и — айда! А теперича, Яша, выпьем... — и, закусывая, не тратя времени, завёл: — Жила у нас в хуторе одна бегличка из Ростова. Дамочка из благородных. И завезла с собой в хутор кошку невиданной породы! Сиамской по-научному. На провесне вдарилась она в гульки. Всех хуторских котов обслужила эта самая Тигруша, хотя цветом она — светло-гнедая, ажник коричневатая, с тёмными ушами. Да, отгужевалась с хвостатыми хуторцами и — пропала. Хозяйка ребятежь наняла шукать. Когда вдруг иду вдоль речки — ещё лёд держался, — глядь, а сиамская