Казачий алтарь - Владимир Павлович Бутенко

слышен несмолкающий гул канонады. Я не спал всю ночь, пил вино, но к утру почувствовал лишь жуткую усталость и отчаяние безысходности. Наверно, поэтому достал из чемодана давно позабытый дневник.

Не стану лукавить, зыбкие надежды на спасение рухнули в середине февраля, когда танковая армия Рауса потеснила сталинцев у Ландсберга и Кюстрина, а затем контрударом была смята и отброшена. И лишь оттепель, изломавшая на Одере лёд, помешала русским начать тотальное наступление. Мы получили передышку и успели кое-как залатать оборону.

Только Провидение могло помочь нам в те дни, побудив англо-американцев пойти на сепаратный мир. Ведь Сталин — наш общий враг! Мы бы значительно укрепились, перебросив на восток все свои дивизии. Но союзники заупрямились. И нам пришлось прибегать к восточным добровольческим формированиям, которым даже Гиммлер стал уделять больше забот, передав командование группой армий «Висла» Хейнрици. Мой шеф, генерал Кестринг, на торжественной церемонии объявил Власова главнокомандующим РОА, насчитывающей около пятидесяти тысяч бойцов. В дальнейшем в эту армию предполагалось включить также 1-ю Русскую национальную армию Хольмстон-Смысловского, Русский корпус Штейфона и все казачьи формирования. Несмотря на привередливость генерала Петра Краснова, свихнувшегося на этнической обособленности, в хорватском Вировитице на общеказачьем съезде фон Паннвица избрали походным атаманом всех войск и было решено объединиться с власовскими дивизиями. Гельмут отличается дальновидностью. Он поручил налаживать связи с РОА бывшему командиру полка Кононову. Затем его же перевёл в Казачий Стан на помощь полковнику Бочарову. Вдвоём они убедили Доманова подчиниться Власову. Увы, всё это делается с роковым опозданием!

Ломит в висках, излишняя взволнованность и хмель мешают мыслить. Увлёкся прежними планами по созданию антисталинских русских сил, на которые все мы в Берлине делали ставку, и, к удивлению, отрезвлённо вспомнил, что это наше заблуждение было одним из самых ошибочных и наивных. Фюрер предостерегал — и оказался прав! Нельзя доверять унтерменшам! В наиболее критический момент 1-я дивизия РОА Буняченко предательски бросила фронта и удрапала в Австрийские Альпы, куда стягиваются другие части власовцев. А сам генерал фактически вышел из подчинения германскому командованию, нарушив клятву. Убеждён, что он заслуживает расстрела.

Всё сильней грохочет на юге. Советы безудержно атакуют. Порой я забываю самого себя, живу как бы растворенным в окружающем. Нет ни сил, ни желания писать...

26 апреля. Лесной лагерь Ной-Роофен, северо-западнее Берлина.

Четыре дня назад я получил назначение. Меня вновь призвали в штаб оперативного руководства. Ввиду разделения его на две группы, одна из которых в Берхтесгадене во главе с начальником оперативного отдела Винтёром, а другая, руководимая Йодлем, в Крампнице, мне приказано координировать совместные действия, находиться на связи с генералами.

В казарму я прибыл вечером 22-го и был вызван Йодлем, вернувшимся из рейхсканцелярии после совещания у фюрера. Генерал-полковник ясно и точно объяснил, каковы мои функции, и пожелал успехов. Мой кабинет рядом. Блок № 7, комната 104. Вскоре приехал начальник штаба люфтваффе Коллер, и в приоткрытую дверь я невольно услышал их разговор. Йодль предложил гостю красного вина, чтоб взбодриться, и с горечью сообщил, что Гитлер принял решение остаться в Берлине. Последнюю попытку договориться с англосаксами он поручил сделать Герингу. Разгорячившись, Коллер предложил, не дожидаясь итогов этих переговоров, по всему фронту развернуть войска вермахта на восток. Йодль мудро заметил, что это он и делает на севере, ожидая, как дальше поведут себя американцы и англичане. Фюрер объявил, что поворот фронта и оборона Берлина имеют «первостепенное значение».

Однако уже на следующую ночь в отсутствие Йодля комендант казармы, убоявшись захвата русскими, дал команду о передислокации штаба ОКВ «Север» и об уничтожении всего арсенала! Этот идиот с испугу лишил весь Берлин боеприпасов!

Наше новое место — лагерь в глубине леса, оборудованный средствами связи, — ранее предназначалось для Гиммлера. Сегодня стало известно, что Геринг смещён со всех постов. Очевидно, не без интриги Бормана, враждовавшего с рейхсмаршалом. Несмотря на все наши старания двинуть 9-ю и 12-ю армии навстречу друг другу, Советы держат их под непрерывным огнём, лишая оперативного манёвра. Танки большевиков двумя клипами сошлись в Потсдаме, отрезав Берлин. Теперь нет возможности пробиться к берлинскому гарнизону не только 9-й армии, танкистам Венка, но и группе Штайнера.

Фюрера спасать некому!

Прервана связь почти со всеми армейскими группами. Штаб лишь приблизительно контролирует обстановку, не в силах повлиять на неё и внести какие-то коррективы.

Глухая ночь. Мы с офицерами выпили вина, хорошенько набрались, спасаясь от постоянной депрессии. Я в кабинете один, укрылся ото всех, сославшись на срочное задание.

Война проиграна. Проиграна! Сознавать это страшно. Жизнь зашла в неодолимый тупик. Главного в ней не случилось. Смысл своего существования усматривал я в служении Германии, её народу, в любви к жене и сыну. В этот час у меня нет ни семьи, ни страны, которой можно гордиться, ничего святого, кроме престарелой матушки, оставшейся на оккупированной американцами территории. Она не менее несчастлива, чем я. Но вся ответственность за её судьбу и моих соотечественников лежит на нас, не сумевших победить!

Что же делать? Признать свою несостоятельность. И с чувством достоинства поставить последнюю точку. Только жалкий трус, подобный Паулюсу, будет дожидаться, когда покорители его Родины пленят с поднятыми вверх руками или, глумясь, как зверей, поведут по улицам!

Я служил фюреру. Совесть моя чиста. Ради него миллионы арийцев были готовы пойти на любое преступление и геройство. Сотворить великую Германию — разве может быть цель выше и значительней? Мы создали общество, спаянное одними планами и намерениями, одними желаниями и мечтами! Но в упоении борьбы и побед, мне думается, преступили некую черту, применяя слишком усердно крайние меры: угнетение, истребление наций, бесчисленные поборы. Там, где можно было обойтись подачкой или угрозой, молодчики Гиммлера бесчинствовали, вызывая вражду к нам у иноземцев. Но вермахт был могуществен и непобедим! Мы докатились до Москвы и до Кавказа. Добровольцы, сдавшиеся красноармейцы, встречали нас ликованием. Уже тогда, в 41-м и 42-м годах, их следовало активно и безжалостно использовать против врагов! Повернуть Красную армию против Сталина! Впрочем, я опять увлёкся... Предатель всегда остаётся предателем!

В моих жилах кровь рыцарей, я не поддамся малодушию. И совершено ясно осознаю, что жить мне больше незачем.

Многое, многое пробегает перед мысленным взором. Но как-то легковесно, отрешённо... В детстве мне представлялось человеческое счастье огромным оранжевым шаром, похожим на утреннее солнце. В последний год, когда сражения становились всё кровопролитней, мне почему-то стал сниться восходящий над землёй тёмно-багровый тяжёлый куб. И жуткая догадка и пугала, и полнила гордостью: это мы с фюрером по своей воле смогли