Кузница Тьмы - Стивен Эриксон

знати: с чистыми булыжниками мостовой и узорными воротами, экипажами из чернодрева и ухоженными лошадьми, спешащими слугами, нагруженными товарами, которые им не принадлежали и которыми они не могли пользоваться. А богачи, каковых на улицах нынче было меньше обычного, прогуливались в сумерках в сопровождении телохранителей, как всегда не видя ничего дальше собственного носа и самодовольно не обращая внимания на весь остальной мир. Хиш приходилось проезжать через бедные кварталы города, и она видела нищету и болезни, плодившиеся в атмосфере всеобщего пренебрежения. Но мало кто из сородичей отваживался, подобно ей, побывать среди простолюдинов.

Легко было обвинять обитателей этих кварталов в том, что они жили в грязи, считая их убожество проявлением моральной слабости и свидетельством духовного падения, по сути, доказательством теории кровного неравенства и права аристократов на привилегии по рождению. Как и у лошадей, все решало происхождение, и если клячам приходилось таскать скрипучие повозки и терпеть удары хлыстом, то боевые кони знали лишь мокрые от крови поля сражений, а на верхних террасах города ухоженные, подкованные железом копыта гордо ступали по сухим булыжникам – наверняка таков и должен быть естественный порядок вещей?

Однако у Хиш начали возникать сомнения. Такого рода допущения выглядели чересчур удобными, утверждения – своекорыстными, а суждения – слишком жестокими. Траншеи углублялись, и взгляды тех, кто находился по обеим их сторонам, становились все жестче. Привилегированные имели полное право бояться, так же как обездоленные – негодовать.

Но легионеры Урусандера не стояли на этой границе. Они держались поодаль, заботясь только о себе самих, а теперь сплачивали свои ряды с оружием в руках, чтобы забрать то, чего не имели бедные и чего не заслужили богатые.

Хиш первая бы посмеялась над тем, кто заявил бы, будто ей подобные тяжко трудятся. Высокородные руководят простым народом? Ха! Где оказались бы аристократы в отсутствие тех, кем можно было бы управлять, без согнанных в стадо рабочих с поникшими взорами, для которых завтрашний день ничем не отличался от сегодняшнего, а эта жизнь от последующей? Она знала, что владеет богатством и землей по праву рождения, и понимала, что это наследие исказило ее восприятие мира и его обитателей – особенно тех, кто ютился в своих хижинах в спертой атмосфере страха, преступности и всеобщего распада. Знала и понимала, но ничего поделать не могла.

Подъехав к мосту, путники увидели перед собой большую группу высокородных. Хиш заметила Аномандера и обратила внимание на его серебристые волосы и черную кожу – наследие Матери-Тьмы.

– Госпожа, – сказал Грипп Галас, остановившись рядом с ней, – я настолько же неуместен в этой компании, как и сообщение, которое везу своему хозяину.

– Не важно.

И все же он колебался.

– Грипп Галас, – нахмурилась Хиш Тулла, – как долго ты служишь своему повелителю?

– С тех пор, как он родился, госпожа.

– И как ты воспринимаешь известие, которое ему несешь?

– Как весьма нежелательное бремя в такой день, госпожа. Они ведь направляются на празднество.

– Думаешь, твой повелитель ничего не знает о том насилии, что творится в окрестностях? Сегодня вечером ему предстоит ехать сквозь дым и пепел.

– Госпожа, отрицатели – это только уловка. Легион всего лишь зачищает поле битвы, готовясь к главному. Они намерены войти вместе с Урусандером в Зал Ночи. Поставить там второй трон, госпожа.

Хиш пристально посмотрела на старика, ощутив холодок от прямоты его слов.

– Понятия не имею, в курсе ли мой хозяин, как обстоят дела, – помедлив, продолжил Грипп. – Не знаю также, насколько мое известие омрачит радость его брата. Однако всем нам прекрасно известно, насколько редки радостные воспоминания, так что я предпочел бы лишний раз никого не расстраивать.

– Полагаешь, радостные воспоминания непременно должны быть редкими, Грипп Галас? – Женщина спросила это очень тихо, но ее вопрос обрушился на него, словно пощечина.

Грипп отвел взгляд, и Хиш Тулла ощутила пролегшую между ними трещину. Старик явно жалел, что согласился на настоятельную просьбу Орфантала сперва доставить его к ней. Галас был из тех, кто стоял в тени высокородных: слуга, телохранитель, всю жизнь зависевший от хозяина и от чужих привилегий, которые он поклялся защищать. Видно, такова уж основа любой цивилизации – жестокая, абсолютно несправедливая сделка. При этой мысли Хиш стало не по себе.

– Госпожа, – сказал Грипп, – у нас и без того достаточно поводов для беспокойства, не хватало еще предаваться досужим размышлениям, которые только порождают новые проблемы. Птица вьет гнездо, откладывает яйца, кормит и защищает своих птенцов, но нисколько над этим не задумывается.

– Разве мы птицы, Грипп?

– Нет. А потому вечно всем недовольны. Гнездо каждый раз получается слишком маленькое или не особо красивое, а птенцы постоянно голодны. Деревья не дают достаточного укрытия, а дни чересчур короткие или слишком длинные. Еды не хватает, или она слишком черствая, а подруга с каждым рассветом выглядит все уродливее.

Хиш потрясенно уставилась на старика, а затем расхохоталась.

Ее реакция застигла Гриппа врасплох, но он лишь покачал головой.

– Я вовсе не рассчитываю, что мой хозяин будет думать за меня, госпожа. Каждый из нас должен думать сам, и это единственная сделка, достойная уважения.

– Но ты исполняешь его приказы и делаешь все, о чем он просит.

Старик пожал плечами:

– Большинству слуг не хочется особенно напрягать мозги. Так легче. Но меня вполне устраивает сделка, которую я заключил.

– В таком случае господин захочет узнать, о чем ты думаешь, Грипп Галас.

– Знаю, госпожа. Я просто жалею о том, что повелитель может потерять, услышав мои слова.

– Не предпочел ли бы Аномандер, чтобы ты промолчал? Чтобы подождал окончания свадебной церемонии?

– Полагаю, предпочел бы, – согласился Грипп, – но он услышит то, что должен, и не станет сокрушаться или кого-либо в том винить.

– Что ж, тебя воистину устраивает заключенная сделка.

– Да.

– Ты напоминаешь мне моего кастеляна.

– Рансепта, госпожа? Он по-своему мудр.

– Мудр?

– Рансепт никогда не напрягает мозги.

Хиш вздохнула, вновь глядя на свиту:

– Как бы мне сейчас хотелось снова вернуться в свои владения. Сидеть дома и спорить с кастеляном по поводу того, как жестоко он поступает со своим любимым псом. Просто укрыться от чужих глаз и не обсуждать ничего более значительное, чем глисты у несчастной собаки.

– Мы бы оплакивали ваше отсутствие, госпожа, и завидовали тому вниманию, которое вы уделяете кастеляну.

– Да ты никак пытаешься меня соблазнить, Грипп Галас?

Брови его взлетели, лицо побагровело.

– Прошу прощения, госпожа! Мои комплименты всегда отличаются учтивостью.

– Боюсь, я не доверяю мужчинам, которые заявляют подобное.

– И тем самым раните себя.

Внезапно Хиш замолчала, впервые увидев в глазах старика нежность, неподдельную симпатию