Кузница Тьмы - Стивен Эриксон

дома. Лицо его покрывала корка запекшейся крови, полностью залившей щеку и заполнившей глазницу. На нем не было шлема, длинные волосы жирными прядями свисали на лоб. С каждым шагом азатаная он все глубже вжимался в угол, будто пытаясь втиснуть голову в щель между камнями.

– Я не причиню тебе вреда, дружище, – сказал Гриззин Фарл. – Мы здесь одни, и я тебе помогу.

Голова повернулась, и Гриззин увидел, что случилось с глазами несчастного.

Взгляд его упал на руки незнакомца, а затем снова на исцарапанное, изуродованное лицо.

– Ох, парень, – вздохнул он. – Это не выход.

Изо рта мужчины вырвался крик, похожий на рев раненого зверя. Гриззин шагнул к нему. Не обращая внимания на удары кулаков, он обнял незнакомца, крепко прижимая его к себе, пока крики не стихли, а тело, перестав сопротивляться, медленно не обмякло в его объятиях.

Чуть позже к ним подошел пес и улегся рядом.

Путники ехали всю ночь, а затем, позавтракав в седле, продолжили путь в лучах восходящего солнца. Когда процессия добралась до последнего участка дороги перед поворотом, оно уже висело высоко над головой.

Аномандер, Хиш Тулла и Сильхас ехали впереди. За ними следовал Грипп и рядом с ним капитан Келларас. Невозможно было понять, сколько еще народа с тех пор в общей сложности присоединилось к процессии: высокородные со своими слугами и стражей, повара с нагруженными котелками повозками, носильщики с шатрами, а также музыканты, поэты и художники, подмастерья всех сортов. Грипп заметил старого боевого товарища Сильхаса, капитана Скару Бандариса, который ехал сзади со своим отрядом. По традиции никто с самого рассвета не произнес ни слова, как будто всех окружала торжественная аура, которая оберегала дневной свет и тепло и которую не мог разрушить ничей голос.

Мысли Гриппа были заняты ехавшей впереди него женщиной, а когда чувство вины гнало их прочь, он думал о мальчике, Орфантале. Чьи-то судьбы в наших руках, а чьи-то недосягаемы. Мудрецы понимали эту разницу, и Гриппу хотелось быть мудрецом. Он радовался наступившей тишине после казавшихся бесконечными вопросов, которые задавал его господин, желая выяснить все подробности о нападении, бегстве, преследовании и спасении. Повелитель Аномандер никогда не проявлял своих чувств и не позволял им прорываться наружу в словах, так что Грипп не смог понять, как отнесся хозяин к его рассказу. В конце концов повелитель лишь поблагодарил Галаса за то, что тот спас заложника, и при воспоминании об этом мысли старика вновь вернулись к мальчику.

Орфанталу следовало сопровождать эту процессию верхом на своей кляче, веселому и нарядному, не зная ничего о смерти или убийствах, о страхе и холодных, полных слез ночах. Во многом благодаря везению судьба заложника оказалась в руках Гриппа. Но у Гриппа имелись свои счеты, которые ему требовалось свести во имя мальчика, и он знал, что обязательно это сделает.

Они подъехали к повороту на тропу.

Именно тогда Грипп заметил кружащих над конечной целью их путешествия падальщиков, и его внезапно охватил леденящий страх. Не ожидая команды и ничего не объясняя, он пришпорил лошадь, пустив ее галопом, и промчался мимо ошеломленной троицы во главе колонны. Мгновение спустя за ним последовали его господин со своим братом.

Галас резко дернул поводья, сворачивая с дороги на тропу. Впереди он увидел экипаж – но никаких шатров или павильона, никаких праздничных знамен и никого, кто бы их ждал.

Поляну усеивали мертвые тела. Трупы солдат и примятая трава отмечали путь отступления, который вел прямо к дому. А там, на крыльце…

Позади него кто-то закричал, но он не узнал голос.

Мир вокруг стал невероятно четким и резким, и вместе с тем он дрожал, будто от повторяющихся ударов, – но удары эти раздавались в груди Гриппа, и каждый раз его словно бы били кулаком в ребра. Рана на спине вновь начала кровоточить. Если бы сердце умело плакать, то наверняка залилось бы сейчас кровавыми слезами.

Подъехав к дому, Грипп спрыгнул с лошади еще прежде, чем та остановилась, скользя в залитой кровью траве. Хромая, он прошел мимо тела повелителя Джайна в дверь. Кровь забрызгала стены, загустела на покрытом плиткой полу. Он ввалился в комнату, моргая после резкого перехода от света к полумраку.

А вот и последний погибший из домашнего войска – нет, это же заложник Энесов, Крил Дюрав. Грудь юноши была вспорота ударами мечей, одна нога залита кровью, а изуродованная рука, казалось, тянулась к центру дома. Лицо его распухло и сморщилось, будто у старика, став почти неузнаваемым. Грипп прошел мимо него.

– Ни шагу дальше, умоляю, – послышался из тени главного зала низкий голос.

Грипп потянулся к мечу.

– У меня тут родственник погибших, – продолжал незнакомец. – Тяжело ранен. Спит или, может, без сознания: я не рискую проверить.

За спиной Гриппа, возле самого входа в дом, послышался топот сапог.

– Я пришел слишком поздно, – продолжал все тот же голос, – но не настолько, как ты, друг мой.

Галас понял, что опустился на колени. Раненая нога грозила полностью отказать, и он оперся на руку, чтобы не упасть. Старик слышал собственное дыхание – слишком хриплое, слишком сухое, полное горя и ужаса.

Из тени в углу, где Грипп теперь мог различить скорчившиеся фигуры, выбрался тощий пес и, остановившись перед ним, сел, прижав уши. Грипп нахмурился. Он знал этого пса.

– Ребрых, – услышал он собственный голос. – Мне так не хватало тебя в Обители. Тебя и Рансепта.

В углу раздался шорох, и мгновение спустя оттуда, шатаясь, вышла чья-то фигура, шаря перед собой вытянутыми руками.

– Кто здесь? – Крик эхом отдался в комнате, заставив старика вздрогнуть. Но сколь бы горестно и беспомощно ни прозвучал вопрос, никто на него не ответил.

Грипп скорее почувствовал, чем увидел, как у него за спиной остановился Аномандер.

– Кадаспала… – проговорил повелитель.

Слепец метнулся к Аномандеру, и Грипп только теперь увидел в руке художника кинжал.

Вскочив, он схватил Кадаспалу за запястье, резко выворачивая ему руку.

Снова раздался крик, и нож с лязгом упал на камни. Грипп повалил брата Энесдии на пол, удерживая его, будто разбушевавшегося ребенка.

Кадаспала поднял голову, и его покрывшиеся кровавой коркой глазницы, казалось, безошибочно уставились на Аномандера. Рот художника открылся, снова закрылся, а потом опять распахнулся, будто зияющая рана. В жуткой усмешке блеснули красные зубы.

– Аномандер? А я тебя ждал. Все мы тебя ждали. У нас, видишь ли, есть к тебе вопрос. Всего лишь один, и все мы готовы тебе его задать. Аномандер, где ты был?

У каминной плиты послышался чей-то вой, горестный