Деникин - Георгий Ипполитов

— Не путайте большевиков и русский народ.

— Извините, но в Гражданскую войну вы стойко дрались не только с большевиками, но и с теми, кто их поддерживал?

— Пока шла Гражданская война, я воевал против большевиков, это дело семейное, но я русский человек и не буду воевать против своего народа.

— Ваше превосходительство! — в разговор вступил один из сопровождающих гитлеровского генерала полковник. — Посмотрите, как вы живете?! Разве это достойно знаменитого на весь мир генерала Деникина? После того как вы примете под командование войска, сформированные из русских пленных, которые хотят уничтожить Сталина…

— И запятнать себя предательством русского народа, — перебил своего визави Деникин.

— Антон Иванович, — на лице полковника вопреки его желанию ярко вырисовывалась злоба, — прошу не перебивать! Вам как командующему будет выделена вилла, автомобиль с шофером, счет в банке.

— Нечто подобное мне уже предлагали из ведомства Геббельса за то, чтобы я переехал в Германию продолжать свою литературную работу. Я сказал геббельсовским эмиссарам: «Нет!» А вы хотите…

— Мы в курсе. Но наши условия значительно выгоднее. Фюреру нужен не отставной генерал-литератор, а бывший вождь Белого движения, который возглавит борьбу своих соотечественников под знаменами третьего рейха за уничтожение коммунизма. Если вас не устраивает материальная сторона, то можно договориться…

— Господин полковник! — гневно перебил тираду фашиста престарелый генерал-изгнанник. — Вы, наверное, меряете всех людей одной меркой. Причем здесь деньги и быт? Генерал Деникин не продается, он никогда не будет стрелять в свой народ! Я слишком стар, чтобы возглавить армию, но у меня достаточно сил, чтобы не стать предателем своего народа.

— Я удивлен, — воскликнул фашистский генерал. — Передо мною стоит не знаменитый борец против большевизма, а большевистский агитатор!

— Прошу меня не называть большевистским агитатором! Я веду себя корректно, не оскорбляйте и вы меня, хотя и оккупанты. Наш диалог — разговор слепого с глухим. Прекратим его.

— Подождите, если вы не хотите воевать в рядах доблестной армии великого фюрера…

— Да не хочу! — резким тоном перебил собеседника Деникин. — Повторяю еще раз, если не понимаете: я слишком стар, чтобы вести в бой армию. Но со старостью я не потерял разум, совесть и честь, чтобы изменить Отечеству.

— Антон Иванович, — вальяжным тоном начал фашистский генерал, — хорошо, вы не хотите командовать войсками ваших же соотечественников, желающих сбросить сталинское ярмо, но вы же еще и писатель. Великолепный писатель!

— Не надо комплиментов, не мне судить, а читателям о том, что я написал!

— Не скромничайте, генерал. Наверное, вам интересно знать, что ваши архивы перевезены в Берлин (врал эсэсовский бонза, РЗИА оставался в Праге). Давайте переезжайте в Берлин, спокойно разберитесь в архивах — и за работу. В шикарных условиях, а не в этой конюшне, вы еще многое напишите.

— Я же сказал, что из ведомства Геббельса мне нечто подобное предлагали… Не пойму, вы мне делаете предложение или отдаете приказ? — поинтересовался Деникин.

— Ну что вы! Это всего лишь предложение.

— В таком случае я ставлю вас в известность, что не собираюсь покидать Мимизан до окончания войны.

— Зря вы так, ваше превосходительство! Вам сделано деловое предложение от имени и по поручению фюрера великой Германии. Отказавшись, вы оскорбляете третий рейх. А это может повлечь за собой строгие санкции. Я не угрожаю, но мое терпение не безгранично. И то, что вы генерал — борец с коммунизмом, может и не спасти от гнева великого фюрера.

— Я готов следовать в гестапо или куда вы там меня поместите. Арестовывайте!

— Еще успеем, надо будет — расстреляем! — истерически вскрикнул фашистский генерал. — Одумайтесь, пока еще не поздно. Подумайте о жене и дочери!

— Генерал Деникин решение принял. Меня можно расстрелять, но нельзя переодеть в форму армии, которая пытается поработить мое Отечество!

…Антон Иванович облегченно вздохнул, когда вереница машин растаяла вдали.

— Ася, Мариша, успокойтесь! Все будет хорошо. Мы — люди русские…

Ксения Васильевна и Марина Антоновна вытирали слезы…

«На этом закончились мои отношения с оккупантами, — вспоминал Деникин. — Добавлю, что когда „фюрер“ Жеребков объявил обязательную регистрацию русских, мы с женой не зарегистрировались у него…»

Антон Иванович Деникин свой неравный бой с немецким фашизмом выиграл…

Изможденный голодом и болезнями семидесятилетний генерал-изгнанник, ярый враг советской власти, но пламенный патриот России, совершил гражданский подвиг.

Антон Иванович, сказав решительно «нет» сотрудничеству с гитлеровским фашизмом, руководствовался не нахлынувшими вдруг эмоциями. Здесь был его сознательный выбор, логически вытекающий из всего его эмигрантского бытия. Из всей его жизни…

1940 год. Как только немецкие войска после позорной капитуляции Франции оказались на подступах к Парижу, Деникины на такси русского полковника Глотова отправились на юг в местечко Мимизан, неподалеку от Бордо. Там они прожили долгих пять лет немецкой оккупации, которые оказались самыми трудными в их жизни.

О сложностях повседневной жизни Деникина в оккупации можно судить из его писем к дочери.

«19 марта 1941 года.

Здоровье матери ни лучше ни хуже. Доктор назначил новый курс лечения. Б. не прислал ничего на март месяц (ожидаемая пенсия, 1800 франков). Быть может, почта неисправна. Спроси, пожалуйста, его лично по служебному телефону. Вася (имеется в виду старый кот. — Г. И.) здоров и тебе кланяется».

«30 апреля 1941 года.

Присланные часы не ходят. Не ходят и мои. Живем по солнцу и по фабричным гудкам. Ничего не поделаешь!

Живем по-прежнему. Я чувствую большую усталость. Здоровье матери опять ухудшилось. На днях она взвесилась: потеряла в весе, так же как и я, одиннадцать кило! Причем еще не голодали…»

«5 июня 1941 года.

Не везет и в нашем маленьком хозяйстве. Глядишь — в огороде то солнце что-либо спалит, то вредители уничтожат; петрушку украли; прохвост лавочник пожалел цинка, плохо залудил коробки, и наши консервы из курицы сгнили. И т. д. и т. д. Впрочем, когда миры крушатся!..»

В то трудное время произошло важное событие в жизни дочери Антона Ивановича.

Из воспоминаний Марины Антоновны:

«Отношения между мной и моей матерью с некоторых пор стали натянутыми. Вопреки опасениям отца, пребывание в семье Грей не привило мне вкуса к роскоши, но научило ценить свободу. Мне был уже двадцать один год, а моя мать продолжала относиться ко мне как к маленькой девочке. Я сопротивлялась, ворчала, иногда срываясь на грубость. Моего отца это очень огорчало, и так как он считал мать серьезно больной (специалист диагностировал острую форму неврастении), то принимал сторону матери и защищал ее. Я решила расстаться с семьей.