Братья Ашкенази - Исроэл-Иешуа Зингер

На пятый день очарование этой идеи померкло, и Макс Ашкенази стал размышлять взвешенно и серьезно. Человек не должен скитаться и метаться по миру. Сделать что-то сгоряча легче легкого, это каждый может, это не мудро. Разумный человек должен хорошенько взвесить все «за» и «против», прежде чем на что-то решаться. Лучше десять раз перепроверить, надежно ли там, куда ты хочешь поставить ногу, чем ринуться на авось и упасть. Создать промышленность в стране отцов — это, конечно, прекрасное дело, еврейское. Однако строить воздушные замки негоже. Основать в Эрец-Исраэль фабрику или даже много фабрик не проблема, главное, чтобы у этих фабрик был рынок; важно найти произведенным товарам сбыт. Правда, Лодзь тоже выросла на песке, но это было в стране, не имевшей промышленности, нуждавшейся в товарах Лодзи. Вокруг простиралась необъятная Россия. Да и без России, в одной только Польше живут миллионы людей. А что такое Эрец-Исраэль? Край, кишащий арабами, которые ходят в рванине, которым ничего не надо и которые ничего не покупают. Конкурировать с англичанами тоже непросто. Они и сами отличные торговцы. Один англичанин может продать десять евреев. Соплеменников в Эрец-Исраэль маловато. К тому же все они аристократы, уважаемые люди. С евреями хорошо есть кугель, а не торговлю вести. Каждый из них сам не прочь заработать. Да и с водой там трудности. Кто знает, подойдет ли тамошняя вода для промывки тканей? Есть и всякие другие препятствия. Легко во все это влезть, но трудно вылезти. Добрых вестей из нее не слышно, из этой страны, живущей на пожертвования, на милостыню. Надо как следует все просчитать, прежде чем туда соваться. Если вдруг дела у него не пойдут, все будут над ним издеваться. Свои же, евреи, его на смех и поднимут.

На шестой день Макс Ашкенази, навострив уши, уже вовсю прислушивался к разговорам купцов и фабрикантов, пришедших его утешать. Все они заглядывали ему в глаза, хотели знать, откроет ли он свою фабрику, когда он ее откроет и что собирается производить. Мир понемногу оправлялся после войны. Появлялись комиссионеры и коммивояжеры, как первые ласточки весной. Возникали и новые рынки в соседних аграрных странах, где можно было сбывать товары из Лодзи. Надо было только приспособиться к вкусам этих стран. И все взгляды устремлялись на Макса Ашкенази, который был когда-то королем Лодзи и теперь вернулся в родной город. Как дети, когда они только учатся ходить, заглядывали люди этого оцепеневшего города в глаза Максу Ашкенази, чтобы предугадать его следующий шаг, чтобы узнать, чему подражать.

— Господин Ашкенази, вы только начните, и все последуют за вами, — умоляли его лодзинцы. — Все смотрят на вас.

На седьмой, последний день траура Макс Ашкенази поднялся со своей низенькой скамеечки и начал расхаживать в одних чулках по мягким коврам большого зала в доме своей дочери.

Нет, он отсюда не уедет, решил он про себя. Именно потому, что они, иноверцы, так хотят, чтобы он убрался отсюда, мечтают выкурить его из Лодзи, спят и видят, как его выносят ногами вперед из его собственного дома, он им не уступит. Перебьются! Он своими руками сколотил здесь состояние, он не жил, не отдыхал, а только работал, вкалывал с утра до ночи. В то время как эти баре гуляли, прохлаждались в Париже, развлекались с женщинами и играли в карты, он сидел в Лодзи, как собака на цепи, и строил, создавал. Теперь они хотят прийти на все готовое, забрать плоды чужого труда, а строителей и создателей послать ко всем чертям. Однако он не подчинится. Он не сдвинется с места, никому не подарит свое имущество. Не бывает ничего бесплатного. Если бы покойный Янкев-Бунем вел себя иначе, они бы теперь работали вместе, покоряли бы Лодзь. Но он пошел путями иноверцев, поддался вздору, пустой гордыне и вот погиб, бедняга. Однако это безумие. Еврей не должен принимать в расчет бессмысленные воззрения иноверцев, подражать им и отдавать из-за дурацкого гонора жизнь. Когда на тебя нападают собаки, неразумно считать себя униженным. Конечно, у собак есть зубы и они сильнее человека, но все равно они только собаки, а человек всегда человек. Куда мудрее поступали наши деды и прадеды, которые настолько пренебрегали иноверцами, что вообще не реагировали на исходившие от них обиды и унижения, подобно тому, как презирают уличного пса. Нет, не стоит жертвовать из-за гордости жизнью. Не в героизме сила Израиля, а в голове, в разуме. Во все времена они, иноверцы, унижали еврея, издевались над ним, мучили его, а еврей обязан был молчать, потому что он в Изгнании, потому что он ягненок среди волков. Ягненок не может сражаться с волком, потому что их силы неравны. Если бы все евреи шли, как Янкев-Бунем, путями иноверцев, от них бы давно остались рожки да ножки, никто бы не уцелел на развод. Однако евреи поняли, что их путь иной, что их пути — не пути других народов, что не иноверческие почести венчают еврея. И это дало им силы преодолеть все и во многих случаях даже позволило обрести величие, так что притеснители приходили к ним и просили у них одолжений. Это и есть героизм еврея, его месть иноверцу. Не мечом, не кулаком действует он, потому что кулак принадлежит Эсаву, а голос, разум — Яакову[197]. Сотни лет евреи пели и танцевали для иноверцев, потому что их к этому вынуждали, потому что таково было требование убийц. Когда для евреев наступают горькие времена, они должны не губить себя, а до поры, до срока тешить злобного зверя, чтобы уцелеть и потом воспрянуть.

О, если бы покойный Янкев-Бунем понимал это, как понимает это он сам! Тогда бы он, бедняга, не погиб. Унижение, которому сильный подвергает слабого, не унижение для истязаемой жертвы. Как сказано в святых книгах: «За то, что ты топил, утопили тебя, но в конце концов и утопившие тебя будут утоплены»[198]. Он просил Янкева-Бунема, кричал ему, чтобы он не сопротивлялся. Потому что безумие сопротивляться волку, который хочет тебя растерзать. Злого зверя надо обходить стороной, избегать его, спасаться умом и хитростью. Как было бы хорошо, если бы оба они шли теперь рука об руку, завоевывали этот город. Однако брат его не послушал. Он всегда ходил кривыми путями, жил не по расчету, а по зову крови, а кровь — дело нееврейское.

Вспомнив о гибели брата, Макс Ашкенази почувствовал, что его глаза увлажнились. Нет, они уже не будут вместе, не судьба. Но сам он пойдет войной против тех, кто хочет его прогнать, выкурить из этого города, разграбить его имущество. Он им не уступит! Они только этого и ждут, но он вцепится в свое зубами. Он снова станет королем Лодзи. И им, его врагам, придется снимать перед ним шапки, стоять перед ним на цыпочках, как когда-то снимала перед ним шапки и стояла навытяжку немчура, ненавидевшая его, но вынужденная относиться к нему с уважением. Он еще покажет всем, кто хозяин Лодзи!

Однажды они, эти злодеи, поймали его в углу и унизили, оплевали. Но они заплатят ему за это и за его брата тоже поплатятся. Ему надо только снова взяться за дело, размять руки, подчинить себе город, стать его королем. Как рабы, они будут стоять перед ним, молить его о снисхождении. У еврея нет и не было иного оружия, кроме денег. Это был его меч, его копье. И он, Макс, пойдет вперед с этим оружием в руках. Глуп тот, кто готов отказаться от борьбы, кто в гневе оставляет поле боя за противником. Нет, Макс Ашкенази так просто не сдастся!