История Венецианской республики - Джон Джулиус Норвич

Атака, которую предпринял в 1761 году недовольный, озлобленный общественный защитник по имени Анджело Кверини и которая периодически возобновлялась на протяжении 70-х годов XVIII века, опрометчиво повторяла то, что пытался делать Реньеро Дзено — вплоть до таких же, полностью отрицательных результатов, так что подробно рассказывать об этом мы здесь не будем. Однако страсти утихли. С обеих сторон следовали спокойные, часто очень умеренные обвинения. Когда в 1762 году, сменив Франческо Лоредано, трон дожа занял один самых ярых защитников десяти и обвинителей, многие в Венеции отнеслись к нему с затаенным опасением.

Марко Фоскарини на самом деле не был радикалом. Зато он был ученым, человеком начитанным, возможно — наряду с Андреа Дандоло — самым культурным из всех дожей Венеции. Он написал большую поэму «Il Corallo», пытаясь возродить старинный венецианский коралловый промысел, а еще, что более важно, огромную работу по истории литературы «Letteratura Veneziana». Из последней работы удалось напечатать только первый том. Второй остался незаконченным, когда в марте 1763 года, в возрасте 67 лет, он умер, пробыв у власти всего 10 месяцев. Его похоронили в фамильной часовне церкви Сан Стае.

Его преемником стал Альвизе Мочениго — четвертый, и к счастью, последний из этого семейства, выдвинутый на высшую должность. Человек представительный, но ничем не отличившийся, он начал свое правление с заключения четырех соглашений, которые в прежние времена Венеция постыдилась бы даже обсуждать. Все они имели одну цель: прекратить бесконечные грабежи венецианских судов берберийскими пиратами. В обмен предлагались деньги. За шесть месяцев правления соглашения были достигнуты с правителями Алжира и Туниса, затем Триполи (1764) и Марокко (1765). Венеция с этого времени тратила ежегодно 60 000 дукатов за право беспрепятственно ходить в морях, которыми когда-то распоряжалась. Для бывшей повелительницы Средиземноморья это было настоящим унижением, но позор стал еще горше, когда через несколько лет выяснилось, что деньги пропали впустую. Несмотря на все заверения, оказалось, что правители не в состоянии контролировать своих корсаров либо просто закрывают глаза на их действия. Пиратские нападения, хотя они и стали случаться немного реже, по-прежнему представляли проблему, с которой приходилось считаться. Венеции в последние годы ее существования повезло — у нее нашелся адмирал, который показал, что какая-то сила у республики еще осталась.

Анджело Эмо, с тех пор, как достиг зрелого возраста, посвящал свою жизнь одному идеалу: он стремился полностью перестроить венецианский флот по англо-французскому образцу. Не во всем он преуспел, но его искусство морехода и знание современной тактики боя — очень редкие среди венецианской аристократии качества — выделяли его среди сослуживцев. И когда в 1768 году правительство наконец решило начать активные действия против пиратов, он, хотя ему было лишь под сорок, стал очевидным претендентом на роль главнокомандующего. В последующие годы он часто совершал рейды вдоль североафриканского побережья. Между 1784 и 1786 годами с горсткой кораблей, которые теперь в Венеции именовались флотом, хотя в прежние дни не дотянули бы до эскадры, он провел маломасштабную войну против тунисского бея, заставив его с помощью трех сезонов бомбардировки сдаться на очень выгодных условиях. Так, пусть ни одна из этих кампаний не ознаменовалась крупным сражением или значительной победой, этот последний великий адмирал Венеции смог обезопасить Средиземное море для европейских кораблей на долгие десятилетия, доказав тем самым миру, что лев святого Марка, хоть стар и ослаблен, но способен о себе напомнить.

22 июля 1769 года в Венецию прибыл император Иосиф II. Он путешествовал инкогнито и не остановился ни в одном из тех больших дворцов, которые бы ему с радостью предоставили, но поселился в «Leon Bianco» («Белом Льве») в приходе Санти Апостоли, наверное, лучшем из всех отелей и трактиров, какие и сегодня принимают иностранцев.[323] Это, однако, не помешало в полном объеме провести программу мероприятий по его чествованию. И только когда император узнал, что в его честь планируется устроить сады Гесперид на плотах площадью в 300 акров, составленных в устье канала Джудекка у Сан Джорджо Маджоре, заполненных цветами, деревьями из цветного хрусталя и искусственными озерами, с рыбой, где он и его гости будут приятно проводить время в предвкушении пира на острове Сан-Джорджо, он топнул ногой.

Любому, кто изучает историю венецианского общества, может быть, любому читателю этой книги не покажутся странными такие приготовления, которые планировались гораздо более подробно и тщательно, чем упомянуто в этом кратком описании. Гораздо более интересно и, наверное, более поучительно, какую реакцию это вызвало в народе. Вероятно, если бы праздник провели, как было задумано, его блеск мог бы обезоружить всех недовольных. Но блеска не получилось, и слухи о сотнях, даже тысячах дукатов, уже потраченных впустую, вызвали волну антиправительственных настроений главным образом среди барнаботти и молодых интеллектуалов, как благородных, так и простых, попавших под воздействие революционных идей из Франции. Они вопрошали, как можно тратить такие суммы на пустяки, привечая иностранцев, которым это даже не нужно, в то время как республика сидит в долгах? Как после более полувека мирной жизни она оказалась в долгах? Разве нормально, что потенциальных правителей Венеции становится все меньше, что количество членов Большого совета сократилось уже до тысячи, и в некоторые дни совет не может набрать кворум? Что все высшие чины государства происходят теперь из нескольких богатых семей? Что многие мужчины и женщины из этих семей дни и ночи проводят в притонах, в масках, разодетые и напомаженные, а другие, даже без маски, восседают за игорными столами в своих должностных мантиях, раздают карты и делают ставки? В начале следующей декады недовольство набрало силу, потому что у подобных настроений отыскался мощный вдохновитель — Джорджо Пизани, молодой и особенно недовольный барнаботто, воскресивший давнюю кампанию против Совета десяти и тройки обвинителей и вскоре ставший неофициальным лидером партии реформаторов. Но только в 1774 году эта кампания добилась первого успеха. 27 ноября Большой совет принял новый закон, которым объявлялось, что республика «в целях сохранения чести, призвания к порядку и скромному поведению, так необходимому для блага общества, и для пресечения всякого стремления к коррупции и злоупотреблению служебным положением постановляет, что казино в ридотто в приходе Сан Моизе должно быть закрыто навсегда, а здание приспособлено для общественных нужд. Все азартные игры в Венеции и ее провинциях должны быть строго запрещены. За тем, чтобы не возникало нарушений, проследят обвинители». Достоверно известно, что этот закон был встречен народным ликованием. Люди обсуждали эту новость на улицах. Но венецианская страсть к игре оказалась сильнее, чем думали законодатели, и хотя ридотто Сан Моизе закрылось, существовало множество мелких домов, где уже через несколько недель игроки вновь сидели за картами.

Через два месяца, в январе 1775 года, снова поступило предложение о продаже мест в Большом совете, на этот раз сорока семьям с материка. Каждая семья принадлежала к местной аристократии в течение четырех-пяти поколений и имела годовой доход не менее 10 000 дукатов. Это предложение горячо обсуждали, затем с небольшим перевесом приняли. Однако его приверженцев вскоре постигло тяжелое разочарование. Сто лет назад трижды случалось, что ряд семейств, не считавших и 100 000 дукатов высокой ценой, занимал место среди патрициев. Теперь же из сорока семейств согласилось только десять, да и те особенного энтузиазма не проявили.