Любовь и война. Великая сага. Книга 2 - Джон Джейкс

Он отправился на поиски сигары и исчез в соседней комнате. Теперь Эштон точно знала, что Пауэлл нанял убийцу своего брата, точно так же, как нанял какого-то ловкача, чтобы состряпать дарственную. Однако, вместо того чтобы возмутиться, она почувствовала еще большее восхищение. Такого хладнокровия и решимости в достижении своей цели, как у Пауэлла, никогда не было у ее мужа.

– Как видишь, – добавил он, вернувшись со списками и незажженной сигарой, – мой план не так уж фантастичен – рудник вполне может профинансировать его. В связи с этим я должен задать тебе один вопрос.

– Какой же?

Пауэлл заставил ее подождать, неторопливо раскуривая сигару и выпуская первые клубы дыма.

– Тебе хотелось бы стать первой леди новой конфедерации?

– Да… Да!

Пауэлл коснулся ее груди и обвел большим пальцем сосок.

– Я так и думал. – В его самодовольной улыбке скользнуло легкое презрение, которого он не смог скрыть.

Был еще разгар дня, когда Хантун брел по усыпанной осколками Мэйн-стрит. После того, что произошло утром, на работу возвращаться не хотелось. Только не сегодня.

Как и многие другие правительственные служащие в зданиях вокруг площади Капитолия, он выскочил на улицу, как только узнал о беспорядках. Он видел, как смертельно бледный президент, забравшись на крышу какой-то повозки, умолял людей уважать закон, говорил, что каждый гражданин должен терпеть трудности ради общего дела. Его освистали. В конце своей речи Дэвис в беспомощном жесте вывернул карманы и бросил в толпу горсть монет.

Это не возымело никакого действия. Только появление мэра, зачитавшего закон о мятежах, и вид штыков городской полиции помогли навести порядок. Когда бунт еще не утих, Хантун свернул с Девятой на Мэйн-стрит и там, возле фешенебельного магазина, где продавались деликатесы и вина, увидел знакомую пролетку. Охваченный болезненным любопытством, он остановился и прижался к стене.

В пролетке сидела его жена. С корзинкой на коленях Эштон отбивалась от нескольких бедно одетых женщин, пока коляска наконец не тронулась с места и толпа мятежниц не скрыла ее от Хантуна.

Но ему было достаточно и того, что он успел рассмотреть. Корзинка и магазин, в который заходила Эштон, только еще больше укрепили его в уверенности, зревшей несколько последних месяцев. У его жены интрижка. Она никогда не покупала деликатесы у Францблау для их собственного стола. Он подозревал, что ее любовником был Пауэлл, человек, сделавший его богачом, которому он завидовал и которого боялся. Хантун повернулся и пошел обратно в министерство, но работать не смог и снова вышел на улицу.

На тротуаре валялась женская туфля. Хантун пинком отправил ее в канаву. Солнечный свет отражался от его очков. Идя как во сне, он мимоходом оттолкнул пару шлюх, которые попытались соблазнить его. Осколки стекла и погубленные товары в разбитых витринах как будто символизировали собой и его жизнь, и Конфедерацию.

Дэвис разрушал мечту об истинно независимом правительстве на Американском континенте. Этот человек был просто жалок. Он не умел воодушевить людей, и у него не хватало ума прекратить вмешательство в военные дела и предоставить свободу действий своим лучшим генералам. В ответ на дезертирство в армии, вечные перебои со снабжением и всеобщее разочарование он был способен только призывать южан соблюдать дни поста и молитвы… или бросать монеты в толпу. Он заслуживал импичмента, а то и чего-то похуже.

В личной жизни Хантуна, как и в жизни всей нации, царила полная разруха. В бессонные ночи, когда Эштон едва слышно посапывала в отдельной кровати, на которой она настояла, Хантун уже не мог скрывать от себя правду.

Но даже после этого он винил во всем только президента Дэвиса. Заставить себя расстаться с женой Хантун не мог. Эштон принесла ему богатство, и, несмотря на то, как она с ним обращалась, он любил ее. Не в силах сделать какой-нибудь выбор, Хантун только еще больше мучился. За последние месяцы он совсем потерял аппетит и похудел на добрый десяток фунтов. Неверность жены и состояние дел в правительстве приводили его в состояние полной безысходности.

Отчаяние росло с каждым днем. У него болели глаза, когда он пытался работать. То вдруг бросало в жар, то бил озноб без видимых причин. В голову как будто постоянно вгрызалось сверло. Если бы только он нашел способ облегчить свою боль, найти какую-нибудь мишень и ударить по ней.

– Что мне делать? – бормотал он, бредя по улице. – Ради всего святого, что мне делать? Убить ее? Или себя? Убить нас обоих?

Две проходившие мимо негритянки, услышав его слова, испуганно отскочили в сторону.

Ветер стал теплее, земля понемногу прогревалась. Весна чувствовалась во всем. Прочесав весь округ Сассекс в поисках сменных лошадей, Чарльз и Эб вернулись в лагерь и теперь шли через топкий луг к передвижной кузнице. Сапоги обоих были до середины залеплены грязью, на шпорах висели куски желтой глины.

– Ты только глянь на это! – посмотрев вниз, вздохнул Эб и топнул одной ногой, потом другой, однако грязь и не думала отваливаться. – Если бы меня спросили, проезжал ли я через Виргинию, видит Бог, я бы ответил, что всю ее вдоль и поперек проехал.

Чарльз засмеялся и поднес спичку к трубке из кукурузного початка, которую он теперь курил, потому что сигар было не достать. Настроение этим утром у него было прекрасное. Может быть, так действовала весна, а может, он радовался, что Бедовый пережил эту жуткую зиму. Несмотря на то что Чарльз бережно заботился о своем сером, он ничего не мог поделать с нехваткой фуража, плохой погодой или грязью в кавалерийских лагерях. Бедовый то страдал вшами, то две недели мучился в лихорадке и даже едва не потерял левую переднюю ногу. Но Чарльз выходил его, нянчась с ним, как с ребенком, и теперь конь снова был в отличной форме.

Еще один повод для хорошего настроения был сложен вчетверо и спрятан в карман рубашки.

Пока кузнец возился с лошадью другого кавалериста, они тщательно отчистили копыта своих лошадей с помощью палочек и травы. Кузнец сходил за подковами и гвоздями, а потом начал раздувать горн, установленный на платформе между двумя большими деревянными колесами орудийного лафета.

– Пропуск у тебя в порядке? – спросил Эб, и Чарльз похлопал себя по карману. – Ты бы все-таки поосторожнее там, а то болтаешься в одиночку по всему округу… Увидишь конников Союза – поищи другую дорогу! Я с тобой согласен: эти чертовы лавочники уже научились и ездить, и стрелять.

Это неприятное открытие они сделали после Шарпсберга. В марте Фиц Ли отправил генералу Эвереллу, ньюйоркцу, которого Чарльз помнил по выпуску пятьдесят пятого года, довольно издевательское письмо. В нем Фиц предлагал своему бывшему однокашнику отправить своих парней через Раппаханнок и захватить мешок кофе. Эверелл откликнулся на приглашение неожиданной атакой с юга, ударив своей кавалерией как копьем. В этом набеге погиб Джон Пелхам, блистательный командир конной артиллерии в дивизии Стюарта.