Мемуары Дьявола - Фредерик Сулье

– Обо мне? – удивился Луицци.

– Да, Арман, о вас. Я так хотела тогда поговорить с вами, как говорю сейчас, так хотела сказать: «Вырвите меня из монастыря, избавьте от этой могильной безысходности, чтобы…» Тогда я не смогла бы четко сформулировать, что меня мучает, но понимала, что меня лишили настоящей жизни, чей пульс я только-только ощутила; и еще не совсем осознанно я почти возненавидела темницу, которая должна была навсегда закрыть мне дорогу к этой жизни…

Тем временем стемнело; Анри, вызвавшись проводить нас до дома, подал руку госпоже Жели, мы с Жюльеттой шли следом. Я не удержалась от некоторого холодка по отношению к подружке, но то ли не догадываясь о моих чувствах, в которых я и сама себе не вполне отдавала отчет, то ли из дружеской преданности простив мне несправедливый каприз, она никогда еще не была столь ласковой и доброй.

«Ну, что я говорила? – восхищенно проворковала она. – Твой успех просто оглушителен!»

«Что ты! – смутилась я. – Я оставляю его тем, кто старался заслужить его до конца».

«Нет, нет, – рассмеялась Жюльетта, – ты поступила подобно герою рыцарского романа, который вышел на ристалище и сразу взял приз за высшую доблесть, а потом с легким презрением наблюдал за ходом бессмысленной драки других претендентов».

«Я и не думала, что могу гордиться столь блестящей победой».

«И тем не менее – вот он, побежденный, перед тобой».

«Кого ты имеешь в виду?»

«Несчастный юноша, господин Анри Донзо, много отдал бы за то, чтобы мы шли перед ним, и всего лишь из желания видеть в темноте силуэт одной очаровательной феи…»

«Замолчи, Жюльетта! – вскрикнула я, почувствовав, что сердце мое готово лопнуть от избытка слишком больших для него надежд. – Замолчи, выдумываешь ты все. Тебе показалось…»

«Детка, ты забываешь, что я не всю свою жизнь провела в монастыре и знаю, что такое любовь… я и сама любила, наверное… Так что ничего мне не показалось, Анри влюбился в тебя по уши; это одна из тех внезапных страстей, что воспламеняются мгновенно, подобно молнии на небе…»

«И так же быстро гаснут?»

«Нет, они падают в душу, словно на соломенное жнивье, и выжигают ее дотла».

Тон Жюльетты и слова, которые она употребляла, удивили меня и не на шутку взволновали.

«Тебе уже пришлось испытать все это? – спросила я. – Ты говоришь с таким знанием дела…»

«Есть много способов получить образование по данному предмету, – ответила Жюльетта. – Ведь я до недавнего времени жила у матушки, и неужели ты поверишь, что я очень долго сопротивлялась желанию заглянуть порой от нечего делать в одну из книжек, насчет которых мне то и дело доводилось слышать самые лестные слова?»

«И из этих книг можно узнать про любовь?»

«Нет, ну что ты; никогда ни один, даже самый лучший роман не отобразит со всей достоверностью то, что происходит в сердце, начинающем любить, настолько эти чувства разнообразны и глубоки! Но книга проясняет иногда еще смутные ощущения, дает название боли или радости, которые испытываешь в жизни, и это название – всегда одно и то же; так по неясным чертам можно угадать знакомое лицо или по одному слогу – значение слова; ибо, видишь ли, любовь не рождается в сердце ни с того ни с сего, а просыпается; ведь Господь поместил ее в самую глубину наших душ, рядом со своим образом, таким же всемогущим и бесконечным, как она».

– О, брат мой, каким ласковым эхом отдавались ее речи в моих ушах! Я не совсем понимала их смысл, но они еще долго звучали во мне, словно отдаленная музыка с ускользающей, но погружающей в сладкую мечтательность мелодией. Я не ответила Жюльетте, ибо боялась проронить хоть слово, а по прибытии в дом госпожи Жели у меня осталось только страстное желание забиться в какой-нибудь тихий уголок; я с сожалением вспоминала о монастырской келье, где никто не мешал бы мне побыть одной, в прекрасных грезах наяву…

На следующее утро я пробежалась глазами по полкам библиотеки госпожи Жели, словно желая угадать, какая из книг поможет прояснить мне мои собственные чувства. Я не смела спросить о том ни Жюльетту, вновь казавшуюся какой-то равнодушной и покорной судьбе, ни тем более госпожу Жели, для которой все эти сокровища разума и души имели стоимость, равнозначную только приносимой ими прибыли. Не смела я и взять украдкой любую книжку, наугад, – такая смелость была бы чрезмерной для испытываемого мною желания. Но в комнате Жюльетты я обнаружила одну, видимо, забытую ею книгу.

Луицци вздрогнул, подумав, какую книгу умышленно подложили Каролине; ибо ему казалось очевидным, что то ли по легкомыслию, то ли из испорченности Жюльетта делала все возможное для совращения невинной души; но он быстро успокоился и даже счел свои подозрения необоснованными, когда Каролина сказала ему, понизив голос:

– То был томик под названием «Поль и Виржини».

Луицци вздохнул и улыбнулся:

– И вы прочли его?

– Да, и я вынуждена была признать справедливость слов Жюльетты о том, что любовь всегда проникает в сердце похожими впечатлениями, но только она одна дает нам все то разнообразие волнующих чувств, что называются одним и тем же словом. Я признала также, что, раз проснувшись, она заполняет всю душу без остатка, причем не важно – развивалась ли она постепенно или же вторглась внезапно. Я прочла этот томик, а потом и множество других. По ночам, когда Жюльетта уже видела не первый сон, я жадно проглатывала эти книги при тусклом свете ночника; меня бросало то в жар, то в холод, но я была не в силах оторваться от описаний неведомых ранее ощущений, которых я так жаждала. Я прочла трагедию Шекспира «Ромео и Джульетта», герои которой влюбились друг в друга с первого взгляда, как я – в Анри, а затем – «Новую Элоизу».

– «Новую Элоизу»! – не удержался от восклицания Луицци.

– Да, причем не пропустила первую страницу, где сказано, что девушка, которая прочтет эту книгу, – девушка падшая. А затем я смотрела на приходившего к нам каждый вечер Анри, как он перешептывался с Жюльеттой, и я знала, что они говорят обо мне, ибо она потом рассказывала, как он не смеет заговорить со мной о любви, сводившей его с ума, как в моем присутствии им овладевает дрожь и немота, и он не отваживается ни взглянуть на меня, ни обмолвиться хоть словом; я видела, что он испытывает те же чувства, что и я, и хорошо понимала, что он любит меня так же, как я его.

Меж тем близился день нашего отъезда. Не могу сказать, что я ждала его с ужасом; нет, скорее, он нес с собой какую-то надежду. Чувство, которое некому было излить, которое не имело возможности выразиться в словах или мечтах, и готовая к признанию любовь, не имевшая права слова, и присутствие любимого, от которого только безмолвно щемило сердце, – все было невыносимой пыткой. Несчастный погибающий путешественник, у которого пропадает голос, когда надо позвать на помощь, или утопающий в метре от спасительного берега пловец, должно быть, испытывают муку, подобную той, что чувствовала я каждый вечер, когда Анри приближался ко мне и силился что-нибудь сказать, так же неловко и смущенно, как я. Я взывала к монастырскому уединению, как к избавлению от этой безысходной борьбы. И вот настал наконец день нашего отъезда; поутру я нашла в книге, которую читала перед сном, предназначенное мне письмо. Догадавшись, что послание от Анри, я не стала заглядывать в него, решив вернуть отправителю. Но он не появился, а Жюльетта не смела просить матушку передать Анри письмо.