Под флагом цвета крови и свободы - Екатерина Франк

– Если оно вовсе состоится, – напомнил Генри серьезно. Эрнеста тряхнула рассыпавшимися волосами:

– У меня есть то, что нужно этим людям. Используя бумаги, я смогу заставить их подчиниться…

– И чем же тогда вы поступите лучше Гарсии? – в запале возмутился Фокс, сразу же об этом пожалев: глаза Эрнесты полыхнули, как не остывший уголь в костре:

– Я спасаю наши с тобой жизни, не считая тех, кто прямо сейчас находится в ловушке на Тортуге!

– Вы ошибаетесь! – с неожиданным жаром возразил Генри. – Вы знаете, почему я вернулся спасать Джека? Причин много, но одна из них – ваши поступки, которые я видел все это время. Вы же сами всегда заботились о своей команде…

– Эти люди – мне не команда, моя команда сейчас на Тортуге! – отрезала Морено. Генри почти с сочувствием взглянул на нее и покачал головой:

– Вы просто лжете сами себе, мэм. Есть другой способ уговорить тех людей помочь нам! Они в отчаянии после стольких лет обмана и неизвестности, но если сейчас протянуть им руку помощи…

– Когда они получат, что хотят, – жестко перебила его Эрнеста, – никто уже не заставит этих людей подчиниться. Им не нужна эта правда! Они не в состоянии распорядиться ею и смириться с действительностью. Жаль, что ты не видел, как твои несчастные страдальцы поступили с офицерами Гарсии после его смерти – между прочим, их участь могли разделить и мы!

– Вы так говорите, потому что мистера Дойли нет с нами, – едва ли не с искренним раскаянием вымолвил Генри. Удар попал в цель: Эрнеста остановилась, как вкопанная, и обернулась к нему с опасно неподвижным лицом – как всегда, когда внутри нее закипал неистовый гнев. Однако Фокс, движимый одному Богу известным чувством – никогда прежде Морено не видела у него такого лица, бледного и вдохновенного – не подумал остановиться:

– Я знаю, о чем вы думаете: что все, случившееся с нами – это моя вина, с чем я даже не спорю. Вы вправе ненавидеть меня, и я… когда все это закончится, я готов буду ответить за свои преступления сполна. Но сейчас – вы знаете сами, и я знаю: будь мистер Дойли сейчас здесь, с нами, то он выступил бы против вашего плана. Как и Джек, я уверен в этом! И вы сами тоже – во всяком случае, прежняя вы, та Эрнеста Морено, которая скорее умерла бы, чем предала доверившихся ей людей или стала управлять ими через их слабости! – Голос Генри сорвался, и на мгновение он умолк, но сразу же продолжил, задыхаясь от волнения: – Это же ваши… ваши и Джека слова все это время не давали мне покоя… Ни днем, ни ночью я не мог избавиться от них! Когда думал, что он и вы остались здесь совсем одни, в окружении врагов – двое самых лучших, честнейших и достойнейших людей, каких я знаю… – на секунду он опустил голову, пытаясь справиться с собой, и лишь боль, заглушившая его голос, свидетельствовала о том, что пришлось пережить Фоксу в своем собственном аду за минувшие три недели. Морено чувствовала, что юноша, стоявший перед ней, вырвался из него уже совсем иным человеком, нежели тот, которого она запомнила; и прежнее чувство, столь часто и некстати бравшее верх в ее сердце, на мгновение возобладало вновь.

– Мистер Дойли сам выбрал свою судьбу, Генри, – произнесла она негромко, берясь за дверную скобу и мысленно собираясь перед принятием одного из самых тяжелых решений в своей жизни. – Не терзай себя хотя бы этим. Останься здесь и жди: я все сделаю сама.

Наверху мрачные, действительно явно на взводе матросы словно ожидали ее – быть может, так оно и было, Эрнеста не собиралась проверять. Во всяком случае, многие из них оказались явно из команд других галеонов, помимо «Бесстрашного»: за минувшие три недели Морено неплохо научилась не только запоминать их лица, но и местонахождение в составе эскадры.

Как ни странно, страха она почти не чувствовала – быть может, потому, что это все равно не заставило бы ее отказаться от принятого решения, или потому, что оно было столь отвратительно для нее самой, что Морено заранее приняла любые последствия для себя как заслуженные полностью. Отчасти Фокс был прав: как бы там ни было, эти люди тоже стали ее подчиненными, а значит, она оказалась в ответе и за них тоже; но Эрнеста сознавала болезненно четко, что в подобной ситуации спасти всех никак не удастся. Свою же сторону она выбрала уже давно: в ту самую минуту, когда выбежавший из темного коридора Эдвард Дойли бросил ей отрывистым, равнодушным голосом, что спасти Джека ему не удалось.

На нее смотрели: быть может, не все восемь с лишним сотен пар глаз, но немногим меньше того. Кто-то привстал с места; кто-то, напротив, отодвинулся, пропуская ее вперед и медленно ступая следом. Тревожное, мучительное ожидание разом повисло в воздухе. Никто не произнес ни слова: все знали, для чего она пришла, и сама Морено – в первую очередь. Оставалось лишь подчинить себе эту огромную массу людей, сдавить их рукой, в сотни раз более жестокой, чем у капитана Гарсии – или погибнуть под неистовым напором ее ярости.

Расправив плечи и в последний раз глубоко вздохнув, Эрнеста подняла руку – властным жестом, которым не раз призывала всех к вниманию; и мало кто осмеливался ей перечить в подобных случаях.

– Слушайте меня, вы все, и передайте тем, кого здесь сейчас нет! – начала она громким, звенящим на ветру голосом. – Назначенный срок, о котором мы условились, еще не пришел, но мне стало известно о вашем нетерпении. И поэтому я решила объявить вам о своем решении прямо сейчас! Хуан де Гарсия, который был вашим капитаном прежде, умер. Многие, служившие при нем офицерами, вашими усилиями также мертвы. Поэтому…

– Капитан Гарсия мертв, и все, что было при нем, отправилось к морскому дьяволу вместе с его трупом! – неожиданно прервал ее высокий, решительный и вместе с тем спокойный юношеский голос. Эрнеста обернулась ему навстречу, и все связные мысли разом вылетели из ее головы.

На выходе из трюма стоял Генри Фокс – в накинутом на плечи камзоле, явно из гардероба Гарсии: чуть великоватом ему, но скрывавшем перевязанную грудь и оттого несколько стесненную позу. Под мышкой он держал кипу бумаг, при виде которой среди матросов поднялся шум. Многие, разумеется, сразу подумали верно, но не решались озвучить свои догадки громко; сдавленный гул голосов, полный тоски и нетерпения, понесся над палубой.

Ничуть не страшась Эрнесты и ее возможного гнева, Генри прошел вперед и занял место рядом с ней. Явно подсмотренным у нее жестом, но в его исполнении почему-то выглядевшим заметно мягче и дружелюбнее, он поднял свободную руку, насколько мог, прося тишины. У Морено закружилась голова: на секунду ей показалось, что вся толпа сейчас набросится на них. Но матросы повиновались; обступив ее и Фокса тесным кольцом, будто волчья стая, они впились в них выжидательными взглядами в жутком, неестественном молчании.

– Спасибо, что позволили мне говорить, – начал Генри еще не совсем твердо – Эрнеста видела, что ему вообще трудновато было стоять прямо с такой раной и одновременно держать бумаги и говорить. – Некоторые из вас знают меня, а я знаю их; меня зовут Генри Фокс. Мисс Эрнеста Морено рассказала мне о причинах, которые вынудили каждого из вас прийти в эту команду. Я знаю, сколько времени вы терпеливо ждали возможности получить хоть какие-то сведения о ваших родных, и прошу прощения, что, пусть и невольно, задержал этот момент еще на несколько дней. Но сегодня время ожидания для вас закончится раз и навсегда! Капитан Гарсия заставлял вас служить ему, потому что был связан чувством долга перед своей страной. Я – не он! – выкрикнул Генри азартно, и несколько одобрительных возгласов стали ему ответом. – Я пират, и мисс Эрнеста и мой капитан Джек Рэдфорд, который был здесь в плену, научили меня, что у пиратов достояние одного становится общим. Вот бумаги, о которых вы мечтали! Я не стану заставлять вас служить мне за них, как капитан Гарсия. Я отдам их вам просто так! – громко объявил он, указывая на кипу записей. – Позовите тех из вас, кто остался на остальных галеонах, а я начну оглашать поименно. Ронни Хэстон, помощник рулевого! – крикнул он, оглядываясь по сторонам. – Где Ронни Хэстон?