Золотой век Испанской империи - Хью Томас

«Все войны, называемые покорением новых земель, являются и всегда были весьма несправедливыми, они характерны более для тираний, чем для мудрых монархий. Все государства в Индиях захвачены нами незаконно. Ибо для того, чтобы власть наших королей в Индиях могла считаться приобретенной законно и правильно, то есть без несправедливости, необходимо согласие правителей и народа тех земель, о которых идет речь»{1235}.

Сьеса де Леон, лучший из хронистов завоевания Перу, в целом поддерживал эту точку зрения.

«Я знаю по опыту, – писал он, – что здесь совершались великие жестокости, и многие беды были причинены туземцам… Все знают, насколько населенным был прежде остров Эспаньола [Санто-Доминго], и что, если бы христиане обращались с индейцами достойно и по-дружески, сейчас здесь было бы еще больше населения… Однако не осталось лучшего свидетельства о стране, некогда столь многолюдной, нежели огромные кладбища с мертвецами и развалины домов, в которых они жили. На терра-фирма [т. е. в Венесуэле] и в Никарагуа не осталось ни единого индейца. Беналькасара спрашивали, скольких индейцев он нашел между Кито и Картахеной… «Ни одного», – ответил он»{1236}.

Рассматривал ли когда-либо король возможность оставить Индии? Это было бы невозможно, особенно после того, как Франсиско де Витория начал настаивать, что «Испания не должна оставлять Индии до тех пор, пока они не смогут сами содержать себя в католической вере»{1237}. Даже города признавали, что у Испании имеется особое предназначение, которое она должна исполнить.

Начиная с середины 1542 года последовал ряд гуманистических постановлений. Так, 21 мая королевским указом запрещалось «…любому капитану или кому-либо другому обращать индейцев в рабство, даже если они были взяты в плен в честной войне. Ни один человек не может быть продан». Особый раздел этого указа осуждал действия, которые могли привести к смерти рабов во время ловли жемчуга у берегов Венесуэлы, «asн indios como negros» – чрезвычайно редкое для того времени упоминание черных рабов. В этом документе заявлялось, что жизни этих рабов более важны, нежели любая выгода, какая может последовать от жемчужного промысла.

Это распоряжение противоречило взглядам достопочтенного Витории, который в своей книге «Размышления об Индиях», выпущенной в том же году, высказывал мысль, что взятие в плен индейцев в честной войне может приводить к их обращению в рабство. Однако в том же 1542 году вышел трактат францисканца фрая Алонсо де Кастро «Utrum Indigenae novi orbis»[153], где тот доказывал, что индейцы должны получать лучшее образование. (Фрай Алонсо много лет преподавал во францисканском монастыре в Саламанке и прославился своим трудом «Adversus Haereses»[154], вышедшим в 1534 году, где яростно осуждалось протестантство.) Он добавлял также, что Библия должна стать доступна всем индейцам – взгляд, который он разделял с епископом Сумаррагой, который в своей пространной «Conclusio exhortato-ria»[155] доказывал, что Библию следует переводить на индейские языки, чтобы ее могли изучать все жители Мексики, умеющие читать. Он не понимал, почему «…наше учение должно быть сокрыто от всех, за исключением людей, называющихся богословами. В конце концов, никто не может быть назван платоником, если он не читал Платона. Так же, несомненно, никого не следует называть христианином, если он не читал учения Христа».

Кстати говоря, Кастро написал свой «Utrum…» по королевскому запросу, последовавшему в связи с препирательствами относительно школы в Тлателолько{1238}. Этот трактат получил высокую оценку от всех выдающихся богословов того времени. Так, например, Витория писал: «…все сказанное преподобным отцом Альфонсо де Кастро представляется мне весьма благочестивым и религиозным». Фрай Франсиско дель Кастильо и фрай Андрес Вега отмечали:

«…многие люди, имеющие рвение, но будучи невежественны, порочат Церковь, считая, что тем самым защищают ее. Они принадлежат к тому же роду, что и те… кто неустанно порочат, постыдно и сатанинскими способами, ту Церковь, что установилась на западных островах и новооткрытом континенте и которая в нынешнее время процветает столь чудесным образом».

Фрай Луис де Карвахаль впоследствии замечал: «…нелепо допускать [индейцев] к крещению, исповеди и отпущению грехов, лишая при этом знания Священного Писания»{1239}.

К этому времени Лас Касас снова вернулся в Испанию с целью способствовать принятию новых законов относительно обращения с индейцами. Его сопровождал фрай Якобо де Тестера, прибывший из Новой Испании с посланием от епископа Сумарраги по этому же вопросу, а также письмами некоторых других просвещенных доминиканцев. В Совете Индий не утихали дискуссии на этот счет; Гарсия де Лоайса, как обычно, соблюдал осторожность – хотя несомненно понимал, что большинство его коллег настроены против энкомьенд.

Лас Касас встретился с императором Карлом в Германии в 1541 году, и его сильная, харизматичная личность, вероятно, оказала воздействие на его повелителя – как это случилось и прежде, в 1517 году{1240}. Карл был глубоко религиозным человеком, и Лас Касасу скорее всего не составило труда убедить его в необходимости оказать индейцам свое покровительство{1241}. Также Лас Касас имел очень короткую встречу с принцем Филиппом.

В первых месяцах 1542 года произошел ряд дополнительных совещаний между Гарсией де Лоайсой и Кобосом. Вероятно, на них присутствовали и другие советники – например Гранвель, превосходный латинист и лингвист родом из Бургундии, являвшийся де-факто канцлером империи; доктора Хуан де Фигероа и Антонио де Гевара из Совета Кастилии. О первом из них, как говорили, Кобос отзывался как о «человеке большой учености»; второй, Гевара, был блестящим писателем, а теперь стал епископом Мондоньедо в Галисии и исповедником императора. Также в качестве советника был позван доктор Рамирес де Фуэн-Леаль, имевший опыт жизни как в Санто-Доминго, так и в Новой Испании, а теперь, как мы видели, сделавшийся епископом (города Туй). Это собрание и выработало так называемые Новые Законы для Индий.