Нуреев: его жизнь - Диана Солвей

заставляла его оставаться на сцене на протяжении всего балета и выступать партнером одиннадцати разных персонажей. В течение семидесяти пяти минут танцовщик изводил себя прыжками, пируэтами, турами в воздухе, быстрыми сменами направления, выполняя их без пауз и с головокружительной быстротой. Его хореография включала почти все, чему он научился на тот момент, – от формальных позиционных построений Петипа до сжатий-расслаблений и вращений на полу Марты Грэм.

Нуреев сочинял хореографию Манфреда в расчете на своего дублера – звезду Парижской оперы Жана Гизерикса. Высокий и мускулистый, с мрачно-задумчивым баскским лицом, Гизерикс обладал необходимым магнетизмом и техникой. На роль Астарты Рудольф отобрал двух балерин: Флоранс Клерк и гибкую Вильфрид Пиолле. В распределении Нуреевым ролей также присутствовала дуальность: Флоранс Клерк недавно вышла замуж за Шарля Жюда, которому Нуреев дал роль поэта Шелли, близкого друга Байрона, а Пиолле была женой Гизерикса. Рудольф поставил несколько танцев для мужских дуэтов, воплощавших дружбу Байрона и Шелли. «Вас что, это шокирует? – с вызовом поинтересовался он у Флоры Луис из “Нью-Йорк таймс”. – Мужчины ведь разговаривают друг с другом. Почему бы им вместе не танцевать?»

С обеими парами Нуреев сильно сблизился в процессе работы над «Манфредом». Хотя, из-за своей симпатии к Жюду, с Клерк, по ее собственному признанию, Рудольф сходился «медленно». Впоследствии обе пары регулярно участвовали в турах его «Друзей». Гизериксу он виделся «опустошенным и раздираемым внутренними противоречиями», под стать байроновскому герою: «В нем не чувствовалось успокоенности. Он был очень сложным человеком и желал, чтобы все происходило так, как хотелось ему. И всегда глубоко копал, будто беспрестанно вспахивал почву».

И в самом деле – невзирая на внешнюю самодостаточность, Рудольф нуждался в постоянных заверениях в любви. «Парадоксальным образом, – вспоминала Пиолле, – он никому не позволял быть с ним ласковым, хотя очень нуждался в ласке».

Премьера «Манфреда» состоялась 20 ноября 1979 года во Дворце спорта, но… без Нуреева в главной роли[282]. За две недели до спектакля Рудольф, танцуя в Берлине «Щелкунчика», сломал плюсневую кость правой ноги (первый перелом за всю карьеру!). С ногой в гипсе артист оказался выбит из работы на месяц. Его место занял Гизерикс, но без обещанной звезды продажи билетов просели. Не помогла и афиша балета, с которой на потенциальных зрителей глядело сильно загримированное женоподобное лицо, едва напоминавшее лицо Нуреева. «Уродство! – отозвался о ней Рудольф. – Просто ужас!»

Хотя он смог выступать в последние две недели представлений, зал Дворца спорта на пять тысяч мест оставался полупустым. А спектакль в канун Нового года был и вовсе отменен. Еще более разочаровали Рудольфа отзывы на спектакли – как с его участием, так и без него. При том, что все критики согласились, что «Манфред» стал амбициозным, пусть и беспощадным к самому танцовщику, проектом Нуреева, Ирен Лидова высказала общее мнение, назвав балет сумбурным, «путаным, бессвязным и беспорядочным». В защиту «Манфреда» выступили Александр Блэнд и Джон Персиваль, прилетевшие на премьерные показы из Лондона. Тема и музыка балета, написал в своей рецензии Персиваль, «вдохновили Нуреева на создание его лучшей хореографической композиции».

В Париже Рудольф проживал в квартире Дус Франсуа на улице Мурильо возле парка Монсо. Дус перебралась в маленькую спальню, уступив ему свою спальню с ванной. «Дус для него делала все и с любовью», – вспоминала Сьюзен Хэндл, ставившая тогда «Мещанина во дворянстве» в Парижской опере. А Рудольф, чаще обращавшийся с ней как со служанкой, только изредка бывал с ней добр. В октябре 1979 года, за месяц до премьеры «Манфреда», Нуреев ставил своего «Дон Кихота» с балетом Цюриха. Как-то вечером он попросил его артдиректора Патрисию Нири устроить вечеринку по случаю дня рождения Дус. «Начнем с икры и шампанского, а закончим братвурстом, – продиктовал он Нири. – Я все оплачу, вы только обеспечьте еду».

Но, поскольку Нуреев никогда не возмещал ей расходы, та попросту вычла потраченную сумму из его жалованья. «Он пользовался всеми, кто готов был его любить и отдавать себя, – рассказывала Нири. – Он и ко мне часто обращался с просьбой: «Принесите-ка мне чаю». А я отвечала: «Простите, но я не официантка, а арт-директор. Я пригласила вас сюда. А чай вам пусть приносит кто-нибудь другой». Если он не питал к вам огромного уважения из-за ваших денег или достижений, то легко мог на вас наступить. Дус явно нравилась роль девочки на побегушках».

В Париже Дус наполняла термос Рудольфа сладким чаем, стирала его трико и выступала его шофером, когда бы и куда бы он ни захотел ехать. «Дус хотела удержать Рудольфа при себе, – поделился позднее Шарль Жюд. – Он просил Дус позвонить мне и пригласить куда-нибудь на ужин или в кино. А она говорила, что ему лучше остаться дома – она сама приготовит еду. Она всегда испытывала неприязнь к людям, желавшим сходить куда-нибудь с Рудольфом, но без нее». А вот Роберт Трейси привык к присутствию Дус и, когда Рудольф в том декабре прислал ему билет, он тут же присоединился к ним в Париже, остановившись на Рождество у Ротшильдов в Шато-де Феррье.

Марафонский график выступлений Нуреева в 1979 году включал не меньше переездов, чем его расписание десятилетней давности. Так как его сотрудничество с Королевским балетом существенно сократилось, Рудольф перестал считать Лондон своей главной базой. В его доме в Ричмонде теперь постоянно обитали какие-нибудь друзья, а во время ежегодного Нуреевского фестиваля в Лондоне он останавливался в квартире Гослингов. В тот год Рудольф купил еще две квартиры – одну в Париже, другую в Нью-Йорке. Именно им суждено было стать его основными резиденциями до конца жизни. Дус нашла для него временное пристанище на набережной Вольтера, 23[283], в Седьмом аррондисмане. Смотревшая на Сену и Лувр, эта 12-комнатная квартира занимала целый этаж. Из окон большой гостиной была видна набережная. Всегдашний любитель всего роскошного и чувственного, Рудольф нанял декоратора Эмилио Каркано, протеже Ренцо Монжардино, знаменитого итальянского дизайнера, обустроившего парижский особняк Мари-Элен де Ротшильд и лондонский дом принцессы Фирьял. За обновлением квартиры надзирала Дус, но «Мари-Элен то и дело заезжала туда, чтобы дать Рудольфу тот или иной совет». В свою очередь Нуреев проинструктировал Каркано: интерьер его новой квартиры должен быть выразительным, гармоничным и подчеркивать достоинства старинной мебели, коллекция которой включала множество разнородных предметов – от венецианских кресел XVII века и русских стульев из карельской березы начала XIX века до кушетки в стиле ампир и голландского комнатного органа в стиле рококо. Подобный эклектизм поначалу озадачил Каркано, но очень скоро его покорили «интуитивный вкус» и горящий взор