Хаски и его Учитель Белый Кот, Том II - Жоубао Бучи Жоу

Жань решил, что Учитель задумал что-то не то, и попытался преградить ему путь:

— Что вы хотите сделать?

— Поймать рыбу.

— …Учитель, если используете «Ветер», то всю рыбу в озере изничтожите.

— Думаешь?.. — Чу Ваньнин пристально посмотрел на него, а затем забросил золотую лозу в озеро и тихо пробормотал речитативом. — Кому здесь жить надоело? Для желающих уйти вот крючок.

Повторив это трижды, Чу Ваньнин выдернул Тяньвэнь из воды. На сияющих золотых листьях действительно оказалось несколько жирных толстолобиков, которым, похоже, не хотелось жить. Закатив белые глаза, они пялились в небо и хватали ртом воздух.

Осмотрев улов, Чу Ваньнин обернулся к Мо Жаню и спросил:

— Он ведь сказал, что хочет именно каменного окуня?

— Да.

— …Ты знаешь, как выглядит каменный окунь? — Чу Ваньнин тут же решил, что его вопрос прозвучал недостаточно конкретно, и приподнял увешанную рыбой Тяньвэнь, чтобы Мо Жань сам мог оценить его улов. — Среди них есть такие?

— …Учитель, давайте я вас подменю и сам поймаю нужных.

Мо Жань быстро поймал Цзяньгуем десять рыбин и начал раскладывать их по сумкам цянькунь, прикрепленным к шеям демонических волков. Тем временем Чу Ваньнин снял с Тяньвэнь «не желающих жить» рыб и выпустил их обратно в воду, после чего тихо напутствовал им:

— Жизнь коротка до боли, простите за беспокойство, но вам придется еще немного потерпеть.

Услышав эти слова, Мо Жань подумал, что этот мужчина такой забавный и милый. Он затолкал последнего каменного окуня в сумку и, повернувшись, снова взглянул на Чу Ваньнина, идущего к нему от берега изумрудно-зеленого омута. Вода за его спиной пошла рябью, и его подсвеченный солнечными бликами размытый белый силуэт словно парил над озером.

Вдруг в его душе родилось острое желание подойти к Чу Ваньнину и крепко обнять его. Он мечтал сблизиться с ним и долго ласкать его бережно и нежно. Он хотел смять его тело и раздавить в пыль. Он жаждал затащить его в мандариновую рощу, прижать к дереву и, задрав ноги, грубо и безжалостно вторгнуться в него, а потом брать его снова и снова, до бесконечности.

Мо Жань растерянно смотрел, как Чу Ваньнин подходит все ближе, и сам боялся своих желаний, слишком сильных и противоречивых, чтобы он мог их контролировать. Когда-то в его сознании нежность и жестокость переплелись так тесно, что породили того самого императора.

Любовь любовью.

Но разве может она быть такой?

Обжигающе горячая, как раскаленный безжалостный клинок, изнутри режущий тебя на части.

Живительно теплая, как весенний дождь, омывающий тебя нежностью и лаской.

— Наньгун Сы, кто бы мог подумать, — Чу Ваньнин не заметил в глазах Мо Жаня странного темного блеска. Он подошел к нему, чтобы проверить, хорошо ли закреплен мешок цянькунь на шее Наобайцзиня, — всего-то взял с собой девушку, а все никак доехать не может.

— Может, они занимаются чем-то другим.

Голова Мо Жаня была словно в огне. С волчьим блеском в глазах он уставился на белоснежную шею склонившегося к седлу Чу Ваньнина. Внизу живота полыхало пламя, мысли путались, поэтому эти слова он произнес, не подумав.

Чу Ваньнин замер:

— Чем занимаются?

— … — Мо Жань тут же очнулся и сообразил, что позволил себе лишнего. Сухо откашлявшись, он поспешил отвернуться, — неважно!

Но Чу Ваньнин уже успел осмыслить значение этой оговорки. Его глаза вдруг широко распахнулись и тут же снова угрожающе сощурились. Холодно, но зло он процедил:

— О чем ты только думаешь?! Сейчас же садись на коня и поедем назад!

Мо Жань пошевелил губами, намереваясь сказать «не на коня, а на волка», но быстро оценив напряженное лицо Чу Ваньнина и его покрасневшие уши, поспешил проглотить слова, что вертелись на языке.

С досадой он наблюдал, как Чу Ваньнин стремительно и легко вскочил на Наобайцзиня. Какой же он несравненно прекрасный и одухотворенный, в чем-то очень ограниченный, но все равно до боли желанный. Мо Жань подумал, что если бы Чу Ваньнин стал его любовником, то сегодня он так нежно и страстно отлюбил бы его, что после тот не усидел бы ни на лошади, ни на волке, а только и мог, что расслабленно нежиться в его объятиях.

Испугавшись своих злодейских замыслов, Мо Жань тут же попытался их вытрясти из своей бедовой головы.

К несчастью, в этот момент Чу Ваньнин повернул голову и, застав его за этим занятием, требовательно спросил:

— В чем дело? Почему ты качаешь головой? Я что-то не так сказал?

— Нет-нет! Учитель, все вы верно говорите, это я думаю не о том.

«На самом деле мне вообще не интересно, чем там занимаются Наньгун Сы и Сун Цютун. Человек, о котором я думаю, это вы…»

И тут Мо Жаня посетила очередная крамольная мысль, что если бы Наобайцзинь сломал ногу, тогда у Чу Ваньнина не было бы волка, и, кто знает, может он и соблаговолил бы прокатиться вместе с ним на Хэйчжао.

Он мечтал снова обнять его, как умирающий от жажды человек припасть к этой божественной росе, которую когда-то совсем не ценил и растрачивал зря… С головой погрузившись в эти неотвязные бесплотные мечты, Мо Жань мчался следом за Чу Ваньнином весь путь до полигона Сяоюэ. Вернувшись, они обнаружили, что Наньгун Сы и Сун Цютун уже ждут их там.

Сун Цютун сидела на земле. Обнаженная лодыжка, похожая на пронизанный солнцем белоснежный нефрит, была запятнана кровью.

Оказалось, что на полпути она забыла, что Наньгун Сы велел ей подогнуть ноги и поцарапалась о колючие кусты. Хотя рана была незначительной, Наньгун Сы не мог оставить ее без внимания и тотчас же вернулся, чтобы сделать перевязку.

Мо Жань мельком взглянул на ее ступни и должен был бы признать, что они действительно красивые, однако даже в сравнение не идут с ногами Чу Ваньнина. Сейчас ему было стыдно, что в прошлой жизни ему тоже очень даже нравились ноги Сун Цютун.

И правда, похоже, он тогда ослеп.

Теперь он чувствовал, что в Чу Ваньнине ему нравится буквально все. Он хорош, с какой стороны не взгляни, и даже эта пара глаз, сверкающих, как зимнее солнце, и этот взгляд, исполненный презрения и высокомерного превосходства, прекрасно отражали его гордый нрав и были неотъемлемой частью его холодной красоты. Чу Ваньнин нравился ему именно таким: невероятно красивым и убийственно прекрасным.

Теперь Мо Жань был доволен, даже если он