Большой облом - Владимир Хачатуров

Вадим Петрович при одном воспоминании об имевшем место инциденте на пленэре вдруг испытал настоящее восстание плоти. «Уймись, аленький цветочек страсти!» – мысленно обратилась верхняя часть Солипсинцева к нижней. Однако последняя пропустила товарищескую критику мимо ушей, которых у нее, кстати, и не было. У нее вообще там все очень кстати устроено. Хорошо было этому калининбергскому затворнику рассуждать о «вещи в себе», когда у него к тридцати годам все, что находилось ниже груди, набитой категорическими императивами, напрочь атрофировалось. А тут попробуй порассуждай, ежели эта вещь даже при легком эстетическом намеке норовит из себя выйти! Остается довольствоваться тихими подпольными, то есть пододеяльно-скандальными утехами достоевщины. Усугублять пропасть между практически чистым разумом и фактически чумазой душой. А что делать? Человек, можно сказать, только-только проводил на заслуженный отдых вторую молодость, ан уже третья тут как тут со своими дорогостоящими амбициями и непристойными поползновениями. Особенно в нынешние инфляционные времена, когда каждая честная в прошлом давалка воображает, будто между ног у нее, по меньшей мере, Клондайк, а не обыкновенная щель, чреватая постыдными проблемами. Да еще смеют называть это «платой в разумных пределах». Нашли себе формулировочку. Кто бы догадался спросить: чей разум берется за образец, – того, кто платит, или тех, что дерут втридорога?

Вадим Петрович встал, кряхтя и чертыхаясь, и поплелся в ванную – приходить в себя, отмокать от наваждений под ледяными струями. По пути заглянул в гостиную и остолбенел: полный разор, раздрай и прочие признаки визита темника Мамая. Квартирой в его отсутствие явно воспользовались, причем, как пить дать, по предназначению. Странная закономерность: где бы, когда и в каком качестве не держал он явочную квартиру, ею всегда пользуются одинаково. Вероятно, спаивают вербуемых, копят компромат и не дают опохмелиться, пока те не присягнут служить верой и правдой (то есть за деньги и привилегии) нашему славному ведомству. Много ли такой агент будет стоить? Вряд ли больше наркомана в ломках – самого ненадежного из объектов вербовки… Значит, ради собственной карьеры стараются. Количеством вербовок как измором высокие должности и внеочередные звания берут. Втирание очков есть главная премудрость всякой спецслужбы… Кстати, уж не любимая ли контора вчера его подставила? Так, до кучи. Чем больше компры, тем выше производительность… Лучше ничего не трогать, вдруг они повторят визит. Пусть почувствуют разницу между первым своим посещением и вторым. В конце концов, он – обживальщик, а не уборщица…

Суровая температура воды в душе настроила Солипсинцева на соответствующий лад. Неукротимый дух отваги обуял его душу. Вадим Петрович решил действовать, исходя из самых худших предположений. И действовать немедленно, не откладывая на завтра то, что можно сделать если не сегодня то хотя бы в ночь с сегодня на завтра; словом, по-ленински стремительно, нахраписто, не чураясь здорового авантюризма.

– Довольно кукситься, – сказал он себе, энергично обтираясь жестким вафельным полотенцем, – проблемы в стол засунем, я нынче славным бесом обуян…

Время для позднего ужина еще не наступило, но для коктейля было в самый раз. Вадим Петрович смешал «Скрю драйвер» в соотношении, соответствующем его героическим намерениям: полстакана водки ровно на такое же количество апельсинового сока. Отхлебнул, остался доволен и, прихватив коктейль в спальню, принялся совмещать приятное с полезным: выпивку с одеванием. Облачившись в вечерний костюм, решил слегка изменить свою внешность с помощью тоненьких щегольских усиков и густых, сросшихся на переносице бровей. Мелькнула, было, мысль вставить тампончики за обе щеки, но врожденный вкус заставил его отказаться от этого намерения: всего должно быть в меру, в том числе маразма.

Оглядев в зеркале свою просветленную страданьем красоту, остался внешним видом отражения удовлетворен. Однако решил ради придания образу большей жизненности добавить еще чуть-чуть коктейля – пальцев этак на три водки, и апельсинового соку – на полтора…

На кухне вокруг лампы в абажуре блебетала крылышками большая, вызывающе нарядная бабочка. Одним точным движением левой руки он взял ее в полон и, вооружившись правой маникюрными ножницами, с фигуристой затейливостью обкорнал ей крылышки. Полюбовавшись результатом, великодушно отпустил пленницу: дескать, лети, милая, через моря и горы, через поля и долы, прямиком в главную резиденцию общества охраны животных… Кажется, я начинаю постепенно звереть, подумал Вадим Петрович Солипсинцев, глядя в завечеревшее окно, за которым стремительно сгущалась ночь для невероятных событий. Презрев церемонии, хлебнул перед выходом водки из горла, глотнул сока из пакета и отправился срамить славный город Южноморск своим внутренним содержанием.

Трактир «Радомир» зазывными неонами не сиял, скромно желтел окнами. На освещенном тусклой лампочкой крыльце швейцар отсутствовал. Вадим Петрович зорко всмотрелся в подслеповатую перспективу неприметной улицы, но ничего похожего на шестидверный лимузин не обнаружил. Приняв вид скучающего туриста, истомленного деловитой праздностью своего бытия, вошел в вестибюль, где был немедленно остановлен незнакомым дюжим парнем, одетым в нечто полувоенное, одинаково пригодное как для сцены, так и для гардеробной. На ногах у парня красовались грозные «говнодавы».

– Кавказцам тут не хрен, – лениво бросил парень. – Ни выпивки, ни закуси, ни баб. Один отвал. Отвал и не хрен.

– С чего вы взяли, что я кавказец? – возмутился Вадим Петрович. – Вы, дружок, ошибаетесь. В конце концов, я могу предъявить паспорт…

– Жидам тоже отвал и не хрен, – усмехнулся дружок. – А паспорт твой мне до фени. Потому как бить буду не по паспорту, а по морде. По морде и по яйцам. Ты поял, чмо нерусское?

– Так, что ли? – спросил Вадим Петрович, врезая носком лакированной туфельки по упомянутым органам размножения. Парень такой прыти от Вадима Петровича явно не ожидал, что и неудивительно, поскольку последний и сам был собою крайне изумлен и озадачен. Почему не сразу и сообразил, отчего этот детина разлегся посреди вестибюля и не подает никаких признаков сознательного существования. Бежать? Как бы не так! Очистительный градус коктейля урчит в его сердце!.. Вадим Петрович схватил парня за руки и оттащил в подсобку, в этакий живой уголок швейцара, из которого он, должно быть, и вышел минуту назад беде навстречу.

Уголок представлял собой клетушку размером два на три метра. Прямо перед дверью находился топчан, покрытый армейским одеялом. В противоположном углу маленький столик при вертящемся кресле, на столике початая бутылка пива и копченый бычок на газетке. Перед столиком – окно обозрения с таможенной форточкой для приема и выдачи завизированных документов. Сбоку – крохотный холодильник и портативный телевизор на самодельной дощатой подставке. Вадим Петрович прислонил неподвижное тело спиной к топчану, пошарил в карманах френча, обследовал ремень, подивился отсутствию наручников, распоясал свою жертву и, крепко-накрепко связав ей руки, вновь придал телу прежнее положение.

Теперь следовало побеспокоиться о том, чтобы им не помешали. Вадим Петрович подверг карманы парня более тщательному досмотру. Найдя связку ключей, определил на глазок нужный и угадал с первого раза, заперев дверь в подсобку изнутри. Кроме ключей в карманах обнаружились следующие предметы: нож-выкидуха, газовый пистолет, пачка «Мальборо», одноразовая зажигалка и потертый бумажник. Разложив на столике улов, Вадим Петрович проверил обойму, поиграл ножом, выкидывая и засовывая обратно довольно внушительное лезвие, наконец разлопатил бумажник. Двести пятьдесят три доллара наличными, кредитная карточка Муниципального банка на имя Вячеслава Петровича Негодяева, карточки медицинского и социального страхования на то же имя, водительские права, клочок бумажки с телефоном неизвестного и вычурная визитка некоего Марка Германовича Милькина, коммерческого директора казино «Амфитрита».